IV
И вот опять настало утро, И солнце вышло, как всегда В огне и блеске перламутра Купая облаков стада.
На двор мечети, где прохлада, И воркованье голубей, Сбирались юноши Багдада Послушать речь учителей,
Послушать мудрых шейхов споры, Преданья старины святой, И вдруг замолкли разговоры, Когда, спокойный и простой,
Походкой ровной, молчаливый, К ним подошел Абу Али И так сказал, неторопливо Глаза поднявши от земли:
-"Ты -Истина, великий Боже! "Твой вечный свет непобедим. "Но ты и я - одно и то же, "Как обКяснить мне Нто им?"
И все сердца застыли в страхе... И шепот по рядам бежит: "Он имя произнес Аллаха! "Себя безумец Богом мнит!"
И вот две тени, мимо храма Скользнули в улицы извив, У двери старого имама Свой лисий шаг остановив.
И вырвал бороду седую Костлявый высохший старик, И так воскликнул, негодуя: -Казнить его - он еретик!...
V
Был полдень, зной, и над Багдадом Сияло солнце с высоты; В садах молили о прохладе Жарой спаленные цветы.
На площадь, пьяную от света, Шли шейхи, муллы и хаджи, И острым блеском минареты Сверкали в небе, как ножи.
Неторопливо и спокойно Встав на разостланный ковер, Шейх в неба синеве бездонной Остановил прощальный взор.
Чиста, как в первый день творенья, Была небесная Нмаль, И в ней застывши на мгновенье, Сверкнула поднятая сталь,
И голова его седая Сквозь крови брызнувшей фонтан Вниз покатилась, развивая Свой белый шелковый тюрбан.
Дрожь губ открытых замедляя, В предсмертной прыгнувших тоске, Она катилась, оставляя Узоры крови на песке.
Был зной, и солнце озаряло Над пестрой, шумною толпой Мечеть и кружево портала С его причудливой резьбой,
И надпись над его порогом В узорной вязи древних строк: "Нет в мире Бога, кроме Бога, "И Магомет его пророк!"
И в Нтот полдень мертвый, знойный, Миражей, снов, видений час, Под синью неба раскаленной Вдруг увидали сотни глаз:
Где кровь, чернея, оросила Измятый стоптанный песок, Она, застынув, повторила Рисунок четкий тех же строк.
И так гласил их почерк строгий На серой уличной пыли: -"Нет в мире Бога, кроме Бога, "И им любим Абу Али!"
И неподвижны стали взгляды... Людской умолкнул разговор... Как будто ветренной прохладой Вдруг потянуло с дальних гор
И в Нтом веяньи незримом В сознанье каждого лилось, Что Истины, прошедшей мимо, Над ним дыханье пронеслось,
Той, что поругана, казнима, Толпой растоптана в крови, Глядела в небо недвижимо Глазами мертвой головы... --Люблю тебя, страна Востока, Страна жестокой красоты, Где сердце чувствует глубоко, Где необузданны мечты,
Где, разрывая грань и меру Неудержимым взлетом ввысь, Безумьем становилась вера И страстью становилась мысль.
О, передай в наш мир холодный, В наш Запад трезвый и скупой, Своей мечты полет свободный С его причудливой игрой,
Влей нам в дряхлеющие жилы Свою расплавленную кровь, Чтоб с нею обрели мы силы На ненависть и на любовь!
--- 1934 г.
Легенда о шахе и дервише.
--Во имя Аллаха, владыки сил! Слушай повесть прошедших лет. Ее в назиданье для нас сохранил Один позабытый поНт.
Жили два друга в минувшие дни Неважны их имена; И только в том были сходны они Что страсть их была одна:
Превыше всего, что мудрый пророк Для услады нам разрешил, Мысли извив и созвучье строк Каждый из них любил.
И каждый из них, в положенный час, Калам отточенный брал, И для пользы людей, сотворивши намаз, Толстую книгу писал.
Но в строках и речи их были всегда Несогласны мысль и совет, И один другому на каждое "да" Говорил свое резкое "нет".
Весна за весной продолжала цвести Чередою обычной своей, И сплетались в мире людские пути, Как следы караванных путей.
Единый Аллах - людей властелин, Он играет судьбою людской, И дервишем нищим стал один, И стал падишахом другой.
И однажды старого друга к себе Шах привести приказал, И, к нищей его снисходя судьбе, Ему с улыбкой сказал:
"Отныне душой,о дервиш, поверь, Что ко мне благосклонен Аллах! "Свет моей правды,замечу теперь, "Во всех человечьих сердцах,
" И каждая книги моей строка "Дойдет до морей и пустынь, "Ибо правит страною моя рука "И я над ней властелин".
И дервиш ему ничего не сказал, Перед шахом склоняясь в прах. Лишь отблеск улыбки незримо дрожал На сомкнутых крепко губах.
И в плащ завернувшись дервишеский свой, Он ушел, молчалив и строг, И скрылся бесследно, как лист сухой, В сплетеньи пыльных дорог...
Падают дни, словно персиков цвет, За зарей отцветает заря; И шах однажды на тайный совет Зовет к себе визиря.
-"Правда ли Нто - дай мне ответ! "Слышал я от людей, "Что пустого безумца нелепый бред "Продают рядом с книгой моей?
"И правда ль, что разум людей моих "Отнял, должно быть,Аллах, "Ибо Нта книга милее для них, "Чем та, что писал их шах?"
И визирь отвечает, простершись ниц: -"Твоя книга - святыня, о шах!" "Мед мудрости каплет с ее страниц, "Свет правды в ее словах!.
"Но разум людей тревожит всегда, "Что Нтот безумный поНт "На твое, о великий, каждое "да" "Говорит свое дерзкое "нет".
И шах спешит приказ передать По стране из конца в конец: Чтоб дерзкую книгу не смел писать Ни один отныне писец!
А шахскую книгу искусной рукой Пусть тысяча пишут писцов, Золотом чистым строка за строкой, Оттеняя золото слов.
Сыплются дни, как в пустыне песок, Зарю сменяет заря, И снова проходит недолгий срок Шах зовет визиря.
-"О шах! Я правдивый ответ даю: "Эту книгу не пишут писцы; "Но как редкость, на золота вес продают "Ее в своих лавках купцы.
"А книга твоя, о премудрый шах "Людьми не оцененный дар; "Разве только купец иногда впопыхах "В ее лист завернет товар.
"Пыль и грязь, и рисунки детей "На ее священных листах, "И страшно промолвить, что с книгой твоей "Творят, о великий шах!"
И разгневанный шах торопливо встает Срочный приказ написать; Визирь золоченый калам подает И несет большую печать.
И глашатай сзывает на площадь людей И кричит им:-"Велик Аллах! "Слушайте, что в заботе своей "Повелел нам наш мудрый шах!
"Кто в дерзкую книгу заглянет вновь "Вырвать глаза, чтобы он "Злобным видом проклятых слов "Отныне не был смущен!