Ахмадулина Белла
Сборник стихов
Белла Ахмадулина
Сборник стихов
СНЫ О ГРУЗИИ
Сны о Грузии - вот радость! И под утро так чиста виноградовая сладость, осенявшая уста. Ни о чем я не жалею, ничего я не хочу в золотом Свети-Цховели ставлю бедную свечу. малым камушкам во Мцхета воздаю хвалу и честь. Господи, пусть будет это вечно так, как ныне есть. Пусть всегда мне будут в новость и колдуют надо мной милой родины суровость, неясность родины чужой.
ГРУЗИНСКИХ ЖЕНЩИН ИМЕНА
Там в море паруса плутали, и, непричастные жаре, медлительно цвели платаны и осыпались в ноябре.
И лавочка в старинном парке бела вставала и нема, и смутно виноградом пахли грузинских женщин имена.
Они переходили в лепет, который к морю выбегал и выплывал, как черный лебедь, и странно шею выгибал.
Смеялась женщина Ламара, бежала по камням к воде, и каблучки по ним ломала, и губы красила в вине.
И мокли волосы Медеи, вплетаясь утром в водопад, и капли сохли, и мелели, и загорались невпопад.
И, заглушая олеандры, собравши все в одном цветке, витало имя Ариадны и растворялось вдалеке.
Едва опершийся на сваи, там приникал к воде причал. "Цисана!" - из окошка звали. "Натэла!" - голос отвечал...
x x x
Смеясь, ликуя и бунтуя, в своей безвыходной тоске, в Махинджаури, под Батуми, она стояла на песке. Она была такая гордая вообразив себя рекой, она входила в море голая и море трогала рукой. Освободясь от ситцев лишних, так шла и шла наискосок. Она расстегивала лифчик, чтоб сбросить лифчик на песок.
И вид ее предплечья смутного дразнил и душу бередил. Там белое пошло по смуглому, где раньше ситец проходил.
Она смеялася от радости, в воде ладонями плеща, и перекатывались радуги от головы и до плеча.
АБХАЗСКИЕ ПОХОРОНЫ
Две девочки бросали георгины, бросали бережливо, иногда, и женщины устало говорили: - Цветы сегодня дороги - беда...
И с жадным страхом улица глядела, как девочки ступали впереди, как в отблесках дешевого глазета белым-белели руки на груди.
Несли венки, тяжелые, скупые, старушек черных под руки влекли. Да, все, что на приданое скопили, все превратилось в белые венки.
На кладбище затеяли поминки, все оживились, вздрогнули легко, и лишь глаза у женщины поникли и щеки провалились глубоко.
Но пили, пили стопкою и чашкой и горе отпустило, отлегло, и на дороге долго пахло чачей, и голоса звучали тяжело.
И веселились песни хоровые, забывшие нарочно про беду... Так девочку Геули хоронили. Давно уже - не в нынешнем году
x x x
- Все это надо перешить, сказал портной, - ведь дело к маю. -Все это надо пережитьсказала я, - я понимаю.
И в кольцах камушки сменить, и челку рыжую подрезать, и в край другой себя сманить, и вновь по Грузии поездить.
ЧУЖОЕ РЕМЕСЛО
Чужое ремесло мной помыкает. На грех наводит, за собой маня. моя работа мне не помогает и мстительно сторонится меня.
Я ей вовеки соблюдаю верность, пишу стихи у краешка стола, и все-таки меня снедает ревность, когда творят иные мастера.
Поет высоким голосом кинто, и у меня в тбилисском том духане, в картинной галерее и в кино завистливо заходится дыханье.
Когда возводит красную трубу печник на необжитом новом доме, я тоже вытираю об траву замаранные глиною ладони.
О, сделать так, как сделал оператор послушно перенять его пример и, пристально приникнув к аппаратам, прищуриться на выбранный предмет.
О, эта жадность деревце сажать, из лейки лить на грядках неполитых и линии натурщиц отражать, размазывая краски на палитрах!
Так власть чужой работы надо мной меня жестоко требует к ответу. Но не прошу я участи иной. Благодарю скупую радость эту.
x x x
Ты говоришь - не надо плакать. А может быть, и впрямь, и впрямь не надо плакать - надо плавать в холодных реках. Надо вплавь
одолевать ночную воду, плывущую из-под руки, чтоб даровать себе свободу другого берега реки.
Недаром мне вздыхалось сладко в Сибири, в чистой стороне, где доверительно и слабо растенья никнули ко мне.
Как привести тебе примеры того, что делалось со мной? Мерцают в памяти предметы и отдают голубизной.
Байкала потаенный омут, где среди медленной воды
посверкивая ходит омуль и перышки его видны.
И те дома, и те сараи, заметные на берегах, и цвета яркого саранки, мгновенно сникшие в руках.
И в белую полоску чудо внезапные бурундуки,
так испытующе и чутко в меня вперявшие зрачки.
Так завлекала и казнила меня тех речек глубина. Граненая вода Кизира была, как пламень, холодна.
И опровергнуто лукавство мое и все слова твои напоминающей лекарство целебной горечью травы.
Припоминается мне снова, что там, среди земли и ржи, мне не пришлось сказать ни слова, ни слова маленького лжи.
ДЕНЬ ПОЭЗИИ
Какой безумец празднество затеял и щедро Днем поэзии нарек? По той дороге, где мой след затерян, стекается на празднество народ.
О славный день, твои гуляки буйны. И на себя их смелость не беру. Ты для меня -торжественные будни. Не пировать мне на твоем пиру.
А в публике - доверье и смущенье. Как добрая душа ее проста. Великого и малого смешенье не различает эта доброта.
Пока дурачит слух ее невежда, пока никто не видит в этом зла, мне остается смутная надежда, что праздники случаются не зря.
Не зря слова поэтов осеняют, не зря, когда звучат их голоса, у мальчиков и девочек сияют восторгом и неведеньем глаза.
НОВАЯ ТЕТРАДЬ
Смущаюсь и робею пред листом бумаги чистой. Так стоит паломник у входа в храм. Пред девичьим лицом так опытный потупится поклонник.
Как будто школьник, новую тетрадь я озираю алчно и любовно, чтобы потом пером ее терзать, марая ради замысла любого.
Чистописанья сладостный урок недолог. Перевернута страница. Бумаге белой нанесен урон, бесчинствует мой почерк и срамится.
Так в глубь тетради, словно в глубь лесов, я безрассудно и навечно кану, одна среди сияющих листов неся свою ликующую кару.
СТАРИННЫЙ ПОРТРЕТ
Эта женщина минула, в холст глубоко вошла. А была она милая, молодая была.
Прожила б она красивая, вся задор и полнота, если б проголодь крысиная не сточила полотна.
Как металася по комнате, как кручинилась по нем. Ее пальцы письма комкали и держали над огнем.