- А кто он был? Богат он или беден? В какой он проживает стороне? Смеялась я: - Богат он или беден, румян иль бледен - не припомнить мне..
Никто не покарает, не измерит вины его. Не вышло ни черта. И все же он, гуляка и изменник, не вам чета. Нет. Он не вам чета.
x x x
В тот месяц май, в тот месяц мой во мне была такая легкость, и, расстилаясь над землей, влекла меня погоды летность.
Я так щедра была, щедра в счастливом предвкушенье пенья, и с легкомыслием щегла я окунала в воздух перья.
Но, слава богу, стал мой взор и проницательней, и строже, н каждый вздох и каждый взлет обходится мне все дороже.
И я причастна к тайнам дня. Открыты мне его явленья. Вокруг оглядываюсь я с усмешкой старого еврея.
Я вижу, как грачи галдят, над черным снегом нависая, как скучно женщины глядят, склонившиеся над вязаньем.
И где-то, в дудочку дудя, не соблюдая клумб и грядок, чужое бегает дитя и нарушает их порядок.
x x x
Не уделяй мне много времени, вопросов мне не задавай. Глазами добрыми и верными руки моей не задевай.
Не проходи весной по лужицам, по следу следа моего. Я знаю - снова не получится из этой встречи ничего.
Ты думаешь, что я из гордости хожу, с тобою не дружу? Я не из гордости - из горести так прямо голову держу.
СЕНТЯБРЬ
Ю. Нагибину
I
Что за погода нынче на дворе? А впрочем, нет мне до погоды дела и в январе живу, как в сентябре, настойчиво и оголтело. Сентябрь, не отводи твое крыло, твое крыло оранжевого цвета. Отсрочь твое последнее число и подари мне промедленье это.
Повремени и не клонись ко сну. Охваченный желанием даренья, как и тогда, транжирь свою казну, побалуй все растущие деревья.
Что делалось! Как напряглась трава, чтоб зеленеть с такою полнотою, и дерево, как медная труба, сияло и играло над землею.
На палисадники, набитые битком, все тратилась и тратилась природа, и георгин показывал бутон, и замирал, и ожидал прироста.
Испуганных художников толпа на цвет земли смотрела воровато, толпилась, вытирала пот со лба, кричала, что она не виновата:
она не затевала кутерьму, и эти краски красные пролиты не ей - и в доказательство тому казала свои бедные палитры.
Нет, вы не виноваты. Все равно обречены менять окраску ветви. Но все это, что желто и красно, что зелено, - пусть здравствует вовеки.
Как пачкались, как били по глазам, как нарушались прежние расцветки. И в этом упоении базар все понижал на яблоки расценки.
II
И мы увиделись. Ты вышел из дверей. Все кончилось. Все начиналось снова. До этого не начислялось дней, как накануне рождества Христова.
И мы увиделись. И в двери мы вошли. И дома не было за этими дверями. Мы встретились, как старые вожди, с закинутыми головами
от гордости, от знанья, что к чему, от недоверия и напряженья. По твоему челу, по моему челу мелькнуло это темное движенье.
Мы встретились, как дети поутру, с закинутыми головами от нежности, готовности к добру и робости перед словами.
Сентябрь, сентябрь, во всем твоя вина, ты действовал так слепо и неверно. Свобода равнодушья, ты одна будь проклята и будь благословенна.
Счастливы подзащитные твои в пределах крепости, поставленной тобою, неуязвимые для боли и любви, как мстительно они следят за мною.
И мы увиделись. Справлял свои пиры сентябрь, не проявляя недоверья. Но, оценив значительность игры, отпрянули все люди и деревья.
III
Прозрели мои руки. А глаза как руки, стали действенны и жадны. Обильные возникли голоса в моей гортани, высохшей от жажды
по новым звукам. Эту суть свою впервые я осознаю на воле. Вот так стоишь ты. Так и я стою звучащая, открытая для боли.
Сентябрь добавил нашим волосам оранжевый оттенок увяданья. Он жить учил нас, как живет он сам, напрягшись для последнего свиданья...
IV
Темнеет наше отдаленье, нарушенное, позади. Как щедро это одаренье меня тобой! Но погоди
любимых так не привечают. О нежности перерасход! Он все пределы превышает. К чему он дальше приведет?
Так жемчугами осыпают, и не спасает нас навес, так - музыкою осеняют, так - дождик падает с небес.
Так ты протягиваешь руки навстречу моему лицу, и в этом - запахи и звуки, как будто вечером в лесу.
Так - головой в траву ложатся, так - держат руки на груди и в небо смотрят. Так - лишаются любимого. Но погоди
сентябрь ответит за растрату и волею календаря еще изведает расплату за то, что крал у октября.
И мы причастны к этой краже. Сентябрь, все кончено? Листы уж падают? Но мы-то - краше, но мы надежнее, чем ты.
Да, мы немалый шанс имеем не проиграть. И говорю: - Любимый, будь высокомерен и холоден к календарю.
Наш праздник им не обозначен. Вне расписания его мы вместе празднуем и плачем на гребне пира своего.
Все им предписанные будни как воскресения летят, и музыка играет в бубны, и карты бубнами лежат.
Зато как Новый год был жалок. Разлука, будни и беда плясали там. Был воздух жарок, а лед был груб. Но и тогда
там елки не было. Там было иное дерево. Оно сияло и звалось рябина, как в сентябре и быть должно.
V
Сентябрь-чудак и выживать мастак. Быть может, он не разминется с нами, пока не будет так, не будет так, что мы его покинем сами.
И станет он покинутый тобой, и осень обнажит свои прорехи, и мальчики и девочки гурьбой появятся, чтоб собирать орехи.
Вот щелкают и потрошат кусты, репейники приклеивают к платью и говорят: - А что же плачешь ты? Что плачу я? Что плачу?
Наладится такая тишина, как под водой, как под морской водою. И надо жить. У жизни есть одна привычка - жить, что б ни было с тобою.
Изображать счастливую чету, и отдышаться в этой жизни мирной, и преступить заветную черту блаженной тупости. Но ты, мой милый,
ты на себя не принимай труда печалиться. Среди зимы и лета, в другие месяцы - нам никогда не испытать оранжевого цвета. Отпразднуем последнюю беду. Рябиновые доломаем ветки. Клянусь тебе двенадцать раз в году: я в сентябре. И буду там вовеки.
ДЕКАБРЬ
Мы соблюдаем правила зимы. Играем мы, не уступая смеху, и, придавая очертанья снегу, приподнимаем белый снег с земли.
И, будто бы предчувствуя беду, прохожие толпятся у забора, снедает их тяжелая, забота: а что с тобой имеем мы в виду.