Владимир Рецептер
* * *
Весь мир — тюрьма, хотя картина мира
меняется отчасти напоказ;
и Пушкин мог назвать отцом Шекспира,
открыв родство, опасное для нас.
И скорбный Гамлет, не страшась провала,
все носит траур по отце своем;
сто языков судьба за ним послала,
а он роднится с русским языком.
Когда ему открылась эта дверца,
признался принц в душевной простоте,
что для него законом стало сердце,
и обнял нас как братьев во Христе.
А мы, бесчестя кладбище отцово,
то водку пьем из черепа отца,
косноязычьем унижая слово,
то гордо правим замысел творца.
…Мой сын, я научил тебя, играя,
игры стыдиться… В честной тишине
наш грешный путь до ада или рая…
Прощай, прощай и помни обо мне.
Владимир Алейников
* * *
Чем дороже дневное тепло —
То ли с возрастом, то ли с весною, —
Тем загадочней там, за стеною,
То, что ночью из почвы взошло.
Чем томит его мир этот вновь,
Этот шар, переполненный болью?
Тем, что есть в нем живущим раздолье,
А с юдолью в родстве и любовь.
Что в горячее сердце вобрать,
Чем же душу наполнить, ликуя?
Если выбрали долю такую,
То в открытую надо играть.
Вот и тянется все, что растет
Из разрухи мирской, из кручины,
Прямо к свету, к добру без личины,
Сквозь излишки темнот и пустот.
Нет причины для горя, пойми,
Если стебли набрякли и жилы
Вешним соком, прибавившим силы
Тем, что с вестью встают меж людьми.
* * *
Куда ни выйдешь — лучшего не надо,
Все под рукой — и воля и покой,
Все это так — и зрелость мне отрада,
И грусть спасет от косности людской.
Пусть это так, — но все-таки готовый
К тому, что будет с нами и с листвой,
Приветствую пред осенью свинцовой
Подспудный строй, усталый, но живой,
Негромкий голос, взгляд недоуменный
Ее самой — и всех, кто вместе с ней
Пройдет по грани, страхами клейменой,
За тропкой, промелькнувшей меж теней.
И в тех краях, где призраки распада
Покажутся холмами над рекой,
На встречу с чудом, веющим из сада,
Мы вновь шагнем над бездною мирской.
* * *
Эти дни сосчитать попробуй —
Так их много и мало так!
В них присутствует прок особый,
Толк нешуточный — то-то злак
Сыплет по ветру семенами,
Чтобы почву им дать суметь, —
И за новыми временами
Эти всходы потом заметь.
В нарастанье подспудной силы,
Ждущей лучшей своей поры,
Дремлет память о том, что было,
С тем, что людям несло дары —
С тем единственным, вездесущим
Естеством, о котором днесь
Порадеть бы нам всем, живущим,
Чтобы свет не утратить весь.
* * *
Словно отчаясь, встречаясь
С тем, что, лучась, обожгло,
Благословило, прощаясь,
И, разлучаясь, ушло.
Словно грустить перестала
Та, что судьбою слыла, —
Все бы влекла да блистала,
Но не смогла, замерла.
И пелена выцветала
Скрывшей минувшее мглы
Там, где, склоняясь устало,
Звезды глазам тяжелы.
Что это все-таки значит?
Что за привада горчит?
Кто это вроде бы плачет
Ночью, — но больше молчит?
* * *
Сверх всякого вероятия,
Неведомо почему —
Невидимые объятия
Тепла, и за ним во тьму
Линяющие события
Холодных минувших дней —
И вот она, нить наития —
При свете куда видней!
Да хватит вам перемалывать
Оставшееся извне!
Грехи предстоит замаливать,
Осмысленные вполне, —
И рано еще распахивать
Окошко, а с ним и дверь —
Ведь птицам крылами взмахивать
Еще нелегко, поверь.