ЖЕНСКИЕ НОГИ
Женские ножки почти не видны, —
Будто от скверной погоды
Им объявили подобье войны
Брюки приевшейся моды.
В мае сирень зацветает бегом,
Смутные дарит надежды.
Женские голые ноги кругом —
Летняя форма одежды.
РОМАНЫ
Рассказы о своих романах
У смелых женщин городских
В подробностях, больших и малых,
Подостовернее мужских.
А выданные без утайки,
Изобретательно-пусты,
Солдатско-зэковские байки
Порой похожи на мечты.
ТРОТУАР
В тень укрылся уличного тента,
В сутолоку движущихся тел,
Потому что видеть её с кем-то
Он в который раз не захотел.
Бывшую и чуточку иную,
Ту, что так безжалостно ушла,
Он, её мучительно ревнуя,
Продолжал любить из-за угла.
ЖЕНЩИНА В СИТЦЕВОМ ПЛАТЬЕ
Женщина в ситцевом платье
В доме пока что одна,
Жарит на кухне оладьи.
Вот уже миска полна.
Ловкое это уменье
Или почти ремесло, —
Главное в жизни именье,
Что по наследству пришло.
В той ненавязчивой школе,
На золотом рубеже —
То ли от бабушки, что ли,
То ли позднее уже.
Вот и последняя точка.
И наконец налегке
В дверь ожидает звоночка —
Руки пока что в муке.
Ольга Сульчинская. Царское солнце воюет воздушную гору
«Среднерусские сумерки. Дачи…»
Среднерусские сумерки. Дачи.
Сноп жасмина за каждым забором.
Ничего не могло быть иначе,
И не мучай себя этим вздором!
Между лесом и небом потерян,
Слышишь, где-то на дальнем участке,
Спотыкаясь, подвыпивший тенор
Вспоминает о счастье?
Не зови себя именем жажды —
Реки ходят незваными в гости.
И кого мы любили однажды,
Будут с нами и после.
И нигде не случилось ошибки.
И уже никогда по-другому.
Дождь шуршит, и речные кувшинки
В темноте подбираются к дому.
ПАДЕНИЕ ЗЕРКАЛА
Зеркало падает. Зеркало долго летит,
Словно Кармен из зубов свою красную розу,
Не выпуская внезапно открывшийся вид
Неба за окнами. Словно ища в нём опору.
Дашь мне ладонь. Есть о будущем что рассказать.
Только вот сам ты едва ли готов к разговору.
Счастье — как слово, которое трудно сдержать.
Легче исполнить угрозу.
Зеркало падает. В окнах воздвигся закат.
Алым и белым представ изумлённому взору,
Царское солнце воюет воздушную гору.
Блики скользят.
Зеркало падает. Словно на сцене Кармен
Долго поёт и танцует ещё перед смертью,
Тёмные юбки клубя возле круглых колен
И забывая про узкое лезвие в сердце.
Хочешь попробовать? Вечное чувство вины
Не позволяет прервать — но замедлить паденье
Можно. Темнеет. Стемнело. И с той стороны
Звёзды растут и деревья.
Зеркало ловит их и, запрокинувшись, пьёт.
Меццо-сопрано затягивает ариозо.
Мы пристегнули ремни и готовы в полёт.
И не заметишь, как будущее настаёт…
Где-то я видела — где? — эту синюю розу.
«Я покупала пудру „Кармен“ за восемь копеек…»
Я покупала пудру «Кармен» за восемь копеек
Я колупала синюю краску старых скамеек.
Я поджидала мальчика Мишу возле подъезда.
Запоминала, как оказалось, время и место.
Вот тебе слепок — вот тебе свиток — вот тебе снимок.
Словно нелепый выплыл из речки старый ботинок,
Выпал на берег, скалит он зубки, просит он каши.
Горести наши, глупости наши, радости наши.
Хлорки и тряпки въедливый запах, детского сада,
Каши-компота, тихого часа, мелкого ада,
Мокрой извёстки, свежей побелки, школьной столовки…
Время гораздо что на проделки, что на уловки —
Раз — и зацепит, раз — и достанет, некуда деться.
Вечное детство, всё тебе сна нет, нет того средства,
Чтоб побледнеть тебе и рассосаться, как гематома,
Чтоб постучаться — и не застать бы вдруг тебя дома.
Время и место память обходит как бы спиралью,
И непонятно, то ли с обидой, то ли с печалью,
Что-то скрипит в нём, сыплется что-то, где-то смеются.
Слышно неважно, видно паршиво, а дотянуться
Нечего думать. Но переводные картинки
Вдруг увлажняются — и оживают ботинки,
Машут шнурками, сияют нетронутой кожей
И рядом с маминой парой гордятся в прихожей…
С первого взгляда, с детского сада мальчика Мишу —
Вряд ли узнаю, да и не надо, если увижу.
Но угловая галантерея возле трамвая…
Помнишь загадку: «жить не старея, не умирая»?