127) Ум омрачается и становится бесплодным, когда монах или поговорит с кем о мирских вещах, или мысленно сам в себе поразглагольствует о них, или когда у него тело и с умом осуеченно займется чем-либо чувственным, или когда он вообще предается суетливости. Ибо в таком случае тотчас непосредственно за тем теряет он теплоту, сокрушение, дерзновение к Богу, и ведение (сознание порядка Божия, и память о Боге; впадает в забвение о Боге и о порядках Божиих): так что поколику внимаем мы уму, потолику просвещаемся, и поколику не внимаем ему, потолику омрачаемся.
128) Кто неослабно стремится к покою и безмолвию ума и усердно ищет его, тот легко презрит все чувственное, дабы не напрасно трудиться. Если же он какими-либо ложными мудрованиями обманет свою совесть (что ничего быть прилеплену к чему-либо чувственному), то уснет горькою смертью забвения, об избавлении от которой молится божественный Давид (Пс. 12, 4: «да не когда усну в смерть»). И Апостол говорит: «ведущему добро творити и нетворящему, грех ему есть» (Иак.4,17).
129) Приходит же ум из нерадения опять в свойственный ему чин и трезвение, если тотчас возгоримся ревностью и теплым усердием опять восстановим обычную практику ума (трезвенствующего).
130) Мельничный осел не может перегнать круга, на котором привязан (шагает, а все на одном месте): и ум не подвинется вперед в ведущей к совершенству добродетели (трезвения), если не упорядочит своего внутреннего. Слепотствует всегда внутренними очами, кто не может видеть сей добродетели (трезвения) и светозарного Иисуса.
131) Конь добрый и сильный весело скачет приняв седока: ум же веселием возвеселится во свете Господнем, «заутра представая» Ему свободным от всяких помышлений (Пс. 5, 4); сам себя разгорячая, пойдет он от силы деятельного любомудрия ума, в дивную силу созерцания и таин неизреченных и добродетелей; а когда восприимет наконец в сердце свое безмерную глубину возвышенных божественных созерцаний, тогда «явится ему Бог богов», сколько вместимо это для сердца (Пс.83, 8). Пораженный сим ум любовно лелеет тогда в восхвалениях Бога, зримого и зрящего, и ради того и другого спасающего того, кто так устремляет на Него умственный взор свой.
132) Высокую глубину узрит разумно держимое безмолвие сердечное; и дивное услышит от Бога ухо безмолвствующего ума.
133) Путник, начав совершать путешествие далекое, неудобопроходимое и трудное, и опасаясь на возвратном пути заблудиться, ставит по дороге знаки, как путеуказателей, которые помогли бы ему удобно возвратиться восвояси: а муж, шествующий путем трезвения, пусть ставит (в качестве примет) словеса (слышанные от отцев), опасаясь и себе того же самого (т.-е. заблудиться в пути, или попятиться назад).
134) Но для путника возвращение туда, откуда вышел, есть причина радости; а для трезвенника возвращение назад есть пагуба разумной души и знак отступничества от богоугодных дел, слов и помышлений. И будет он, во время смертоносного сна душевного, иметь помыслы, которые, подобно остнам будут будить его (от усыпления), напоминая, в какое глубокое помрачение и расслабление ниспал он, по причине вознерадения своего.
135) Впадши в прискорбности, и в крайности безвыходные, из которых выпутаться нет надежды, надобно нам и себе тоже делать, что делал Давид, изливать сердце свое и моление свое пред Богом, и печаль свою, как есть, возвещать Господу (Пс.141, 3), Ибо мы исповедаемся Богу, яко могущему премудро устроить все, нас касающееся, — и беду нашу, если полезно, сделать легкою (удобоносною и удобоисходною), и избавить нас от пагубной и разрушительной печали.
136) Гнев на людей, не по естеству движимый, печаль не по Богу и уныние — все равно гибельны для добрых и разумных помыслов; но Господь, расточая их нашего ради исповедания, водворяет радость.
137) Помыслы, против воли нашей появляющиеся и стоящие в сердце обыкновенно изглаждает молитва Иисусова с трезвением, из глубин помышления сердечного.
138) Облегчение и радость в скорби от множества бессловесных помыслов обретем мы, как только укорим себя истинно и беспристрастно, — или возвестим все Господу, будто человеку. Всячески этими двумя (приемами) можем мы находить успокоение от всего (смущающего).
139) В образ ума принимается отцами законоположник Моисей, — который Бога видит в купине, лицом прославляется и богом Фараону от Бога богов поставляется; потом казнями поражает Египет, изводит Израиля, и дает закон. Все сие, будучи взято в переносном смысле в отношении к духу, изображает действия и преимущества ума.
140) А образом внешнего человека служить Аарон, брат законодателя. И так с гневом взводя на него (внешнего человека) обвинения, будем говорит ему и мы, как Моисей погрешившему Аарону: «чем онеправдовал тебя Израиль, что ты потщился сделать его отступником от Господа Бога живаго Вседержителя» (Исх. 32, 21).
141) В числе других многих добрых примеров, Господь, приступая к воскрешению Лазаря из мертвых, (тем, что запрети духу), показал и тот, что нам надобно строгим запрещением обуздывать душу, когда она женоподобно вдается в расслабленную чувствительность, и вообще стараться установить в себе жестокий (к себе) нрав, который, говорю о самоукорении, умеет избавлять душу от самоугодия, тщеславия и гордости.
142) Как без большого корабля нельзя переплыть морской пучины: так без призывания Иисуса Христа невозможно изгнать прилога помысла лукавого.
143) Прекословие обыкновенно преграждает дальнейший ход помыслам, а призывание (имени Иисус-Христова) изгоняет их из сердца. Как только образуется в душе прилог представлением чувственного какого-либо предмета, как-то: оскорбившего нас человека, или женской красоты, или серебра и злата, — или когда все это одно за другим побывает в мысли нашей, — тогда само собою явным становится, что сердце наше готово исполнить помыслы или злопамятства, или блуда, или сребролюбия. Итак, если ум наш опытен и обучен, так что умеет блюсти себя (от приражений) и ясно как днем видеть обольстительные мечтания и прелести лукавых; то тотчас отпором чрез прекословие и молитвою Иисус Христовою легко угашает разжженные стрелы диавола, не позволяя себе устремляться в след за мечтанием, как только оно появится, ни помыслам нашим сочувственно согласоваться с призраком прилога, или дружелюбно беседовать с ним, или сосложиться с ним в шуме многомыслия, — зачем с некоторою необходимостью, как ночи за днями, следуют худые дела.
144) Если ж ум наш не опытен в деле острозоркого трезвения, то тотчас сцепляется пристрастно с представившимся ему прилогом, какой бы он ни был, и начинает с ним собеседовать, получая неподобные вопросы и давая такие же ответы. Тогда наши помыслы перемешиваются с демонскими мечтаниями, которые вследствие того еще более распложаются, и размножаются, чтоб показаться прельщаемому и окрадываемому уму более любезными, красивыми и привлекательными. В этом положения дела в уме нашем совершается нечто подобное тому, как если бы на какой-либо равнине, где пасутся незлобивые агнцы, появился пес, и агнцы, как только он появился, подбегали бы к нему часто, как к матери своей, никакой от приближения к нему не получая пользы, кроме разве заимствуя от него нечистоту и зловоние. Таким же точно образом и наши помыслы подбегают неразумно ко всем бесовским в уме мечтаниям и, как я сказал, перемешиваются с ними, так что можно положить, что те и другие вместе совещаются между собою, как никогда Агамемнон и Менелай совещались о том, как бы низвратить Илиуполь: потому что и они тоже совещаются, что бы такое следовало устроить, чтобы привести в дело посредством тела то, что так красным и сладким показалось им под действием бесовского обольщения. Так-то устрояются наконец внутри падения души; после чего, будто по необходимости какой, износится уже и во вне то, что созрело там — внутри сердца.