Понятно, поначалу и все другие, кто был за кулисами в тот вечер, оставались в поле моего пристального внимания. Однако я придал особое значение тому, что Гарденер был со Стефани в своей комнате, а ее уборная — ближайшая к сцене — оставалась на это время пустой. Ему не составило бы труда зайти туда, оставив Стефани у себя, надеть перчатки Сэйнта, которые он подобрал по счастливой случайности — не будь ее, он воспользовался бы своими, — убедиться, что в коридоре ни души, проскользнуть на сцену и в полной темноте подменить патроны. Мне сразу показалось, что история о том, будто кто-то наступил ему на ногу, чистейший вымысел, и тогда я подбросил ему идейку насчет духов, за которую он поспешил ухватиться, и таким образом попал в ловушку. Тут мои подозрения окрепли. Потом он, как бы против своей воли, поведал вам подробности тяжбы Сэйнта с «Морнинг Экспресс», поняв, что мы и без него все разузнаем, он заявил, что статью написал Сюрбонадье. Мне же представилось, что он сам ее сочинил, и я утвердился в этом мнении, отыскав в квартире Сюрбонадье листок с подделанными подписями. Не исключено, что Артур шантажировал им Феликса, грозясь разоблачить его перед Сэйнтом. Тогда — прощай сценическая карьера! Сюрбонадье мог очернить Гарденера и в глазах Стефани Воэн, поведав ей про их совместные кембриджские забавы. Все это были предположения, однако довольно основательные. Я отправил своего человека в Кембридж, и тот отыскал бывшего слугу Гарденера. Старик однажды слышал, как Артур обвинял Феликса в истории со статьей. Гарденер лгал, говоря, что лишь однажды пробовал кокаин. На самом деле в студенческие годы он едва не стал наркоманом. Феликс не кривил душой, живописуя вам свое страстное увлечение Стефани Воэн и лютую ненависть к Сэйнту. Эти чувства, подогреваемые дурманным зельем, и побудили его пойти на подлог. Отчет из Кембриджа был представлен мне только вчера, и это решило дело: круг замкнулся,- все детали головоломки стали на свои места.
Далее — лосьон. Его пролили после того, как мы вышли из уборной Стефани. Мисс Воэн сама показала, что после ухода Сюрбонадье в ее уборную никто не заходил, кроме Трикси. Там мог побывать еще один-единственный человек — Гарденер. Любой другой напоролся бы на отца и дочь Бидлов, простоявших некоторое время на углу коридора, прежде чем отправиться в костюмерную. Гарденер, идя на сцену, оставил Стефани в своей комнате. Будь убийцей бутафор, он бы не рискнул на пушечный выстрел приблизиться к уборной премьерши. И Симпсон, проведший все время на сцене, тоже бы не посмел. А Сэйнта вообще не было за кулисами, скрипучая дверь на просцениуме — его лучше алиби. Гарденер, единственный, мог туда зайти и зашел.
— По-вашему, — уточнил Найджел, — он оставил мисс Воэн у себя в комнате, сам отправился к ней, там надел перчатки и как раз в этот момент измазался косметическим молочком?
— Вот именно!
— А как же письмо, в котором ему угрожают расправой?
— Это его первый промах. Он напечатал его прямо на сцене по ходу последнего действия на тот случай, если впоследствии понадобится чем-то подкрепить басенку об отдавленной ноге, но затем сообразил, что после убийства полицейские наверняка обыщут всех актеров, в том числе и его. Он упустил это из виду: ведь затея с письмом возникла экспромтом, уже на сцене. Можно себе представить, как он ругал себя за чрезмерную предусмотрительность, и под влиянием охватившей его паники сунул письмо куда-то, скорее всего в стопку бумаг на письменном столе. После того как я обыскал его, он задержался на сцене, ожидая мисс Воэн, и незаметно снова переложил письмо себе в карман. Вы говорили мне, что в этой сцене он всегда стучал пальцем по одной и той же клавише. Видимо, вспомнив, что вы об этом знаете, он протер клавиатуру, умышленно оставив отпечаток на «к». Эффектнейший трюк, но, к счастью, Бейли успел еще раньше осмотреть машинку — он ведь у нас такой педант, — тогда отпечатки пальцев Гарденера были почти на всех клавишах. А при повторном осмотре — только на букве «к». Не будь Бейли столь дотошным, убийца мог бы выйти сухим из воды.