Конрадин населил сарайчик целым легионом воображаемых персонажей, частично позаимствованных из исторических книжек, частично же бывших плодом его собственной фантазии, однако, помимо этого, там обитали два существа из плоти и крови. В одном углу жила довольно облезлая уданская курица, которой, за неимением иного объекта, он щедро дарил всю свою детскую любовь. В другом же углу, захламлённом и тёмном, стояла большая клетка для кроликов, разделённая на два отсека, один из которых был забран крепкими и частыми железными прутьями. В ней находился крупный хорёк, которого вместе с клеткой принес сюда, тайком от всех, сын мясника, получивший за свою контрабанду горсть мелких серебряных монет, с великими трудностями собранных Конрадином. Мальчик страшно боялся этого подвижного, гибкого хищника с острыми клыками, своего главного сокровища. Само его присутствие в сарайчике держалось в строжайшем секрете от Женщины, как Конрадин мысленно называл свою родственницу. Ещё большей тайной было имя, неизвестно каким образом, словно по вдохновению свыше, возникшее в сознании мальчика, и с того момента зверь превратился в божество, став объектом религиозного почитания.
Женщина раз в неделю посещала ближайшую церковь, всякий раз заставляя Конрадина сопровождать её, но сердце мальчика оставалось глухо к непонятным ему обрядам. Зато каждый четверг тихий полутёмный сарайчик становился местом проведения сложной, тщательно продуманной церемонии поклонения Средни Ваштару, Великому Хорьку. Красные цветы летом и малиновые ягоды зимой устилали тогда пол святилища — цвет должен был символизировать кровожадность характера божества, что, по мнению Конрадина, следовало особенно подчеркнуть, поскольку религия Женщины, несколько он знал, проповедовала нечто совершенно противоположное. В большие же праздники приношение состояло из кусочков мускатного ореха, который — и это было чрезвычайно важно — нужно было незаметно украсть из кухни. Эти праздники носили нерегулярный характер и обычно приурочивались к каким-либо домашним событиям. Однажды, когда миссис Де Ропп три дня подряд страдала от острой зубной боли, празднование продолжалось всё это время, и Конрадин почти убедил себя в том, что не кто иной, как сам Средни Ваштар вызвал столь продолжительное заболевание. Если бы болезнь продлилась хотя бы ещё день, запасы мускусного ореха в доме подошли бы к концу.
Уданская курица не участвовала в культе Средни Ваштара. Конрадин давно решил, что она — анабаптистка. Он не имел ни малейшего представления о том, кто такие анабаптисты, но втайне надеялся, что быть анабаптистом смешно и не очень прилично — общение с миссис Де Ропп научило его с презрением относиться ко всякого рода приличиям.
Продолжительные пребывания Конрадина в сарайчике не замедлили привлечь внимание его опекунши. «Нечего ему болтаться там во всякую погоду», — решила она и однажды, сразу после завтрака, объявила, что сегодня, рано утром, уданскую курицу забрали из сарайчика и продали.
Она уставилась своими близорукими глазками на Конрадина, готовая противопоставить бурным протестам и жалобам педагогически-безупречные мотивировки своего поступка, но Конрадин не произнёс ни слова. Однако что-то в его побелевшем напряжённом лице, заставило её на мгновение содрогнуться, и поэтому за чаем на столе появился ароматный гренок, — деликатес, в котором мальчику обычно отказывали на том основании, что он ему вреден; а также потому, что его приготовление «чересчур хлопотно» — страшный грех, с точки зрения женщины среднего класса.
— Я думала, тебе нравятся гренки, — обиженно воскликнула миссис Де Ропп, заметив, что лакомство осталось нетронутым.
— Иногда, — отозвался Конрадин.
В тот вечер совершавшийся в сарайчике ритуал был несколько изменён. Обычно Конрадин воздавал хвалу запертому в клетке божеству, на сей же раз он просил у него милости:
— Сделай для меня одну вещь, Средни Ваштар.
Конрадин не говорил, что именно ему нужно, да и зачем, — будучи богом, Средни Ваштар, разумеется, был и всеведущим. Конрадин в последний раз взглянул на опустевший угол сарайчика и, с трудом сдерживая душившие его рыдания, поплелся домой, в мир, который стал ему ещё более ненавистным.
И с тех пор ночью ли, в спасительной темноте своей спальни, вечером ли, в полумраке сарайчика, Конрадин непрестанно твердил одну и ту же молитву: «Сделай для меня одну вещь, Средни Ваштар».
Миссис Де Ропп скоро заметила, что посещения сарайчика не прекратились, и решила сама отправиться туда с инспекцией.
— Что у тебя в этой запертой клетке? — спросила она мальчика. — Наверное, морские свинки. Я всех их выброшу оттуда.
Вместо ответа Конрадин лишь плотнее сжал губы, и тогда Женщина принялась рыться в его вещах, шарить под матрасом и в шкафу. Поиски увенчались успехом, и, торжествующе сжимая в кулаке найденный ключ, она проследовала в сарай, чтобы исполнить задуманное. Стояла холодная погода, и Конрадину было велено оставаться дома. Из дальнего окна столовой можно было за кустарником увидеть дверь сарайчика; Конрадин знал об этом, и бросился туда, чтобы наблюдать за происходящим. Он заметил вошедшую в сарайчик Женщину и без труда представил себе, как она отпирает замок, открывает дверцу и близоруко всматривается в кучу соломы, где пряталось его божество. Возможно, она даже чем-нибудь ткнет в солому, давая выход своему раздражению. Молитва замерла у Конрадина на устах. Он понял, что его вера угасла. Он знал, что сейчас Женщина выйдет из сарая, на её лице будет столь ненавистная ему кривая улыбка, и ещё через час садовник унесет прочь Средни Ваштара, теперь уже не чудесного бога, а обычного коричневого хорька в клетке. И он знал, что отныне Женщина всегда будет торжествовать над ним, как торжествовала ранее, а он будет становиться с каждым днём всё более болезненным, уступая её деспотизму и всезнающей мудрости до тех пор, пока однажды этот мир перестанет иметь для него значение и доктор окажется прав. Не в силах вынести обрушившиеся на него страдания, горечь поражения и унижения, он запел, громко и вызывающе, гимн наводящего ужас божества: «Средни Ваштар идёт.Его мысли окрашены в цвет крови,А зубы крепки, как сталь.Его враги взывают о пощаде,Но всех их ждет смерть.О, великий Средни Ваштар».
Внезапно пение оборвалось, и он прильнул к оконной раме. Минуты медленно текли одна за другой, минуты становились все длиннее, однако они сменяли одна другую, а дверь в сарайчик так и стояла открытой. Стайка скворцов порхала на лужайке перед домом, и он пересчитал их раз, другой, третий, при этом одним глазом неотрывно наблюдая за дверью. Горничная с кислой миной на лице, столь характерной для неё, накрыла стол к чаю, а Конрадин, словно прилипнув к окну, всё смотрел и ждал. Медленно, капля за каплей, его сердце наполнялось надеждой, а в глазах, доселе глядевших на мир с выражением тоскующей покорности, появлялся торжествующий, победоносный блеск. Незнакомое ему возбуждение начинало охватывать всё его существо, и он даже вновь стал потихоньку напевать свой пеан[8]победы и разрушения. Наконец его терпение было вознаграждено: он увидел, как из сарая выскользнул длинный, приземистый жёлто-коричневый зверь; его глаза хищно сверкали, а мех на морде и на горле был покрыт тёмными влажными пятнами. Конрадин упал на колени. Большой хорёк припустился к ручью, протекавшему возле сада, напился воды, затем перебежал по дощатому мостику на другой берег и скрылся в кустах. Так ушёл Средни Ваштар.
— Чай готов, — сказала горничная. — А где хозяйка?
— Она собиралась заглянуть в сарай, — отозвался Конрадин.
Горничная отправилась звать хозяйку к чаю, а Конрадин, воспользовавшись её отсутствием, выудил тостерную вилку из ящика буфета и принялся обжаривать кусок хлеба. Приготовив гренок, Конрадин обильно намазал его маслом и неторопливо, с наслаждением, принялся есть, всё это время внимательно прислушиваясь к проникавшим сквозь плотно закрытую дверь столовой странным звукам: истеричным вскрикиванием горничной, удивлённым восклицаниям, доносившимся откуда-то из кухни, торопливым шагам и испуганным всхлипываниям, а затем, после некоторого затишья, шаркающей поступи людей, несущих тяжёлую ношу в дом.
8
Пеан— языческая торжественная песнь, прославляющая бога (первоначально — Аполлона-целителя) — Прим. верстальщика.