— Мы должны играть с этими гражданскими фигурками? — спросил Эрик.
— Конечно, — сказал Харви, — это игрушки; они предназначены для того, чтобы с ними играть.
— Но как?
Вот это был сложный вопрос.
— Вы могли бы представить, что двое из них борются за место в Парламенте, — заметил Харви, — устроить выборы…
— С тухлыми яйцами, свободными поединками и великим множеством проломленных голов! — воскликнул Эрик.
— И носы все в крови! И все пьяны до предела! — откликнулся Берти, который тщательно изучил одну из картин Хогарта.
— Ничего подобного, — сказал Харви, — ничего похожего на это. Бюллетени будут опущены в избирательную урну, и мэр подсчитает голоса и скажет, кто добился большинства голосов, и потом эти два кандидата будут благодарить его за председательство, и оба скажут, что борьба велась открыто и честно, и они расстанутся с выражениями взаимного уважения. Это очень веселая игра для вас, мальчики. Когда я был молод, у меня никогда не было таких игрушек.
— Я не думаю, что мы станем играть с ними сейчас, — сказал Эрик, вовсе не разделяя энтузиазма, который излучал его дядя. — Я думаю, может, нам следует немного поработать над домашним заданием на праздники. У нас сейчас история; мы как раз собирались кое-что узнать о правлении Бурбонов во Франции.
— Правление Бурбонов… — пробормотал Харви с некоторым неодобрением в голосе.
— Мы узнали кое-что про Луи Четырнадцатого, — продолжал Эрик, — я уже выучил названия всех основных сражений.
Это было уже совсем плохо.
— Конечно, в его правление происходили кое-какие сражения, — сказал Харви, — но я полагаю, что их количество сильно преувеличено; новости в те времена были очень ненадежны, и не было никаких военных корреспондентов, так что генералы и командующие могли раздувать все ничтожные перестрелки, в которых принимали участие, пока эти стычки не достигали размеров решающих сражений. На самом деле Луи знаменит теперь как прекрасный ландшафтный архитектор; придуманное им расположение Версаля оказалось настолько восхитительным, что его находку копировали по всей Европе.
— Вы знаете что-нибудь о мадам Дю Барри? — спросил Эрик. — Разве ей не отрубили голову?
— Она тоже была большой поклонницей ландшафтной архитектуры, — сказал Харви уклончиво. — В самом деле, я уверен, знаменитая роза Дю Барри названа в ее честь. А теперь, по-моему, вам лучше бы немного поиграть и оставить уроки на потом.
Харви отступил в библиотеку и провел приблизительно тридцать или сорок минут в размышлениях, возможно ли для использования в начальных школах разработать курс истории, в котором не будет места сражениям, резне, кровавым интригам и ужасным смертоубийствам. Эпоха Йорка и Ланкастера и наполеоновская эра, признал он, представляют значительные трудности, да и Тридцатилетняя война превратилась бы в некое пустое место, если выбросить ее целиком. Однако кое-что могло бы получиться, если бы в таком впечатлительном возрасте дети сосредоточили свое внимание на изобретении печатного станка, а не на Испанской Армаде или битве при Ватерлоо.
Он подумал, что пора вернуться в комнату мальчиков, и посмотреть, как они управляются с игрушками мира. Стоя за дверью, он мог расслышать, как Эрик во весь голос отдавал команды; Берти время от времени прерывал его полезными предложениями.
— Это Луи Четырнадцатый, — говорил Эрик, — этот, в бриджах, который, по словам дяди, изобрел воскресные школы. Не особенно на него похож, но на худой конец сгодится.
— Мы дадим ему алый плащ из моей коробки с красками и… — сказал Берти.
— Да, и красные каблуки. Это мадам Ментенон, та, которую он назвал миссис Хеманс. Она просит Луи не продолжать эту экспедицию, но он отворачивается, как глухой. Он берет с собой маршала Сакса, и мы должны притвориться, что с ними многие тысячи людей. Пароль: "Qui vive?". Отзыв "L'etat c'est moi" — это было одно из его любимых изречений, сам знаешь. Они высаживаются в Манчестере в полночь, и якобит-заговорщик передает им ключи от крепости.
Заглянув в дверной проем, Харви обнаружил, что муниципальный мусорный ящик продырявили, чтобы разместить внутри мнимые орудия, и теперь он представлял главную укрепленную позицию в линии обороны Манчестера; Джона Стюарта Милля окунули в красные чернила и, очевидно, превратили в маршала Сакса.
— Луи приказывает, чтобы его отряды окружили Христианскую Ассоциацию Юных Девушек и захватили их побольше. "Вернемся назад в Лувр и девочки будут мои", восклицает он. Нам снова пригодится госпожа Хеманс вместо одной из девочек; она говорит "Никогда" и наносит удар маршалу Саксу прямо в сердце.
— Он ужасно истекает кровью, — воскликнул Берти, старательно разбрызгивая красные чернила по фасаду здания Ассоциации.
— Солдаты мчатся и мстят за его смерть с предельной жестокостью. Сотня девиц убита, — тут Берти вылил остатки красных чернил на обреченное здание, — а выжившие пять сотен утащены на французские корабли. "Я потерял Маршала", говорит Луи, "но я не вернусь с пустыми руками".
Харви выскользнул из комнаты и разыскал сестру.
— Элеонор, — сказал он, — эксперимент…
— Да?
— …провалился. Мы начали слишком поздно.
ЛУИЗА
-Чай остынет, вы бы лучше позвонили еще раз, — сказала вдовая леди Бинфорд.
Леди Сьюзен Бинфорд была весьма энергичной пожилой дамой, которая кокетливо намекала на мнимые болезни большую часть жизни; Кловис Сангрейл непочтительно замечал, что она простудилась на коронации королевы Виктории и решила больше этого не допускать. Ее сестра, Джейн Тропплстэнс, которая была на несколько лет моложе, тоже выделялась из числа прочих: ее считали самой рассеянной женщиной в Миддлсексе.
— Я и впрямь была необычайно внимательна в этот день, — весело заметила она, когда звонила, требуя чаю. — Я позвонила всем тем, кому собиралась позвонить; и я сделала все покупки, которые собиралась сделать. Я даже не забыла посмотреть для вас тот шелк в "Хэрродс", но я забыла взять с собой образец, так что это оказалось бесполезным. Я и впрямь думаю, что это единственная важная вещь, о которой я забыла за целый день. Неплохо для меня, не так ли?
— А что вы сделали с Луизой? — спросила ее сестра. — Разве вы не взяли ее с собой? Вы сказали, что собираетесь.
— Боже правый, — воскликнула Джейн, — что я сделала с Луизой? Я, должно быть, оставила ее где-нибудь.
— Но где?
— В том-то и дело. Где я ее оставила? Я не могу вспомнить, были Кэрривуды дома или я просто оставляла им визитные карточки. Если они были дома, то я скорее всего оставила Луизу там, чтобы поиграть в бридж. Я пойду, позвоню лорду Кэрривуду и все выясню.
— Это вы, лорд Кэрривуд? — поинтересовалась она у телефонной трубки. — Это я, Джейн Тропплстэнс. Я хочу узнать, видели вы Луизу?
— Луиза… — раздалось в ответ. — Мне суждено было видеть ее три раза. В первый раз, вынужден признать, она не произвела на меня впечатления, но музыка производит эффект со временем. Но я не думаю, что хотел бы посмотреть ее снова прямо сейчас. Вы хотите предложить мне место в своей ложе?
— Не оперу "Луиза", а мою племянницу, Луизу Тропплстэнс. Я думала, что могла оставить ее у вас дома.
— Вы сегодня днем позабыли у нас карты, это я понимаю, но не думаю, что вы позабыли племянницу. Лакей наверняка сказал бы, если б это случилось. Неужели вошло в моду оставлять людям племянниц, как карточные колоды? Надеюсь, что нет; некоторые дома на Беркли-сквер для таких новшеств просто не приспособлены.
— Она не у Кэрривудов, — объявила Джейн, возвращаясь к чаю, — теперь я вспомнила; может быть, я оставила ее в отделе шелков "Селфриджа". Может, я попросила ее подождать минутку, пока я взгляну на шелка при лучшем освещении, а потом про нее забыла, когда обнаружила, что не захватила с собой ваш образец. В таком случае она там еще сидит. Она с места не двинется, пока ей не скажут; у Луизы напрочь отсутствует самостоятельность.