Именно этот стих дал критикам и комментаторам некоторый ключ относительно вероятной даты написания; попугаи, как напомнили публике критике, были в моде как признак элегантности в эпоху Гафиза из Шираза; в четверостишиях Омара попугаи не появляются.
Следующий стих, как было указано, сохранил свою политическую актуальность и в наши дни:
Женщины в стихах появлялись редко, а вино в сочинениях поэта-охотника вовсе не упоминалось. Но по крайней мере один вклад в любовную философию Востока Гураб сделал:
Наконец, было там и признание Неизбежного, дыхание холода, сметающее удобные жизненные ценности поэта:
Стихи Гураба появились как раз в тот момент, когда удобная, слегка шутливая философия была необходима, и им был оказан восторженный прием. Пожилые полковники, которые пережили любовь к правде, писали в газеты, что они были знакомы с работами Гураба в Афганистане, в Адене и в других подходящих окрестных краях четверть столетия назад. Появился клуб поклонников Гураба-из-Карманшаха, члены которого именовали друг друга «Братьями Гурабианцами». И на все бесконечные расспросы, критические замечания и требования информации, проливающей свет на исследователя или скорее открывателя этого давно забытого поэта, Преподобный Уилфрид давал один эффективный ответ: военные соображения запрещают давать какие-либо уточнения, которые могли бы бросить ненужный свет на перемещения его племянника.
После войны положение священника будет невероятно затруднительным, но в данный момент, во всяком случае, он добился того, что «Запретный пруд» был позабыт.
РЕДЖИНАЛЬД В РОССИИ
Реджинальд сидел в гостиной княгини, устроившись в углу, и пытался понять, почему обстановка гостиной, явно рассчитанная на то, чтобы казаться принадлежащей к эпохе Людовика XV, при ближайшем рассмотрении оказалась мебелью времен Вильгельма II.
Он относил княгиню к тому определенному типу женщин, которые выглядят так, будто имеют обыкновение кормить кур под дождем.
Ее звали Ольга. У нее была собака, которая, как она надеялась, принадлежала к породе фокстерьеров, и она исповедовала то, что считала социалистическими взглядами. Не обязательно зваться Ольгой, чтобы быть русской княгиней. Напротив, Реджинальд был знаком со многими княгинями по имени Вера, но фокстерьер и социализм – это обязательно.
– У графини Ломсхен бульдог, – неожиданно проговорила княгиня. – А что, в Англии считается более изысканным держать бульдога, чем фокстерьера?
Реджинальд окинул мысленным взором моду на собак за последние десять лет и дал уклончивый ответ.
– Вы находите ее красивой – графиню Ломсхен? – спросила княгиня.
Реджинальд подумал о том, что, судя по цвету лица графини, она сидит исключительно на миндальном печенье и слабом хересе. Так он и сказал.
– Но этого не может быть, – торжествующе заявила княгиня. – Я видела, как она ела уху у Донона.[23]
Княгиня всегда выступала в защиту цвета лица приятельницы, если он был действительно плох. Как и многие другие представительницы ее пола, она выказывала сострадание, когда речь шла о непритязательной внешности, и далее этого обыкновенно не заходила.
Реджинальд выбросил из головы свою теорию насчет печенья и хереса и заинтересовался миниатюрой.
– Это? – спросила княгиня. – Это старая княгиня Лорикова. Она жила на Миллионной улице, около Зимнего дворца, и была одной из придворных дам старой русской школы. Чрезвычайно мало знала о людях и о том, что происходит на свете, но имела обыкновение покровительствовать всякому, кто с ней знакомился. Рассказывают, что когда она умерла и отправилась с Миллионной на небо, то сухо обратилась к святому Петру на французском, четко произнося слова: «Jesuis la Princcesse Lor-i-koff. Il me donne grand plaisir a faire votre connaisance.Je vous en prie me precenter an Bon Dieu».[24]Святой Петр исполнил ее желание, познакомил их, и княгиня обратилась кle Bon Dieu:«Je suis la Princesse Lor-i – koff. Il me donne grand plaisir a faire votre connaissance. On a couvent parle de vous a l'?glise de la rue Million».[25]
– Только старики и служители государственной церкви знают, как быть изысканно болтливым, – прокомментировал услышанное Реджинальд. – Это напоминает мне одну историю. На днях я был в англиканской церкви одного иностранного государства, и один молодой священник, читавший кому-то в утешение проповедь, завершил весьма красноречивый пассаж замечанием: «Слезы скорбящих, с чем я могу их сравнить – с алмазами?» Другой молодой священник, который все это время дремал, вдруг пробудился и тотчас откликнулся: «Что, приятель, ходим с бубен?[26]» Старший священник не исправил положение, заметив сонным, но весьма уверенным голосом: «Удваиваю ставку». Все посмотрели на проповедника, как бы ожидая, что он вторично удвоит ставку, но тот в сложившейся ситуации ограничился подсчетом очков, имевшихся на руках.
– Вы, англичане, такие легкомысленные, – сказала княгиня. – У нас в России слишком много проблем, чтобы мы могли позволить себе быть беспечными.
Реджинальд едва заметно вздрогнул, как это сделала бы итальянская борзая, предвидя наступление ледникового периода, который она лично не одобряет, и покорно принял участие в неизбежной политической дискуссии.
– Все, что вы слышите о нас в Англии, – неправда, – в надежде поддержать разговор проговорила княгиня.
– В школе я ни за что не хотел учить русскую географию, – заметил Реджинальд. – Я был уверен, что некоторые названия неправильны.
– При нашей системе правления все неправильно, – невозмутимо продолжала княгиня. – Бюрократы думают только о своих карманах, людей повсюду эксплуатируют и грабят, а управляют повсеместно плохо.
– А у нас, – сказал Реджинальд, – кабинет министров, пробыв у власти четыре года, ставит себе в заслугу то, что он непостижимо развращен и никуда не годен.
– Но от плохого правительства вы можете избавиться на выборах, – возразила княгиня.
– Насколько я помню, обычно мы так и делаем, – сказал Реджинальд.
– У нас же все так ужасно, все идут на такие крайности. Вы в Англии никогда не идете на крайности.
– Мы ходим в Альберт-холл, – уточнил Реджинальд.
– У нас же репрессии чередуются с насилием, – продолжала княгиня. – А всего огорчительнее, что люди не расположены ни к чему иному, как к тому, чтобы творить добро. Нигде вы не встретите более доброжелательных, любвеобильных людей.
23
Популярный петербургский ресторан. До 1910 года находился по адресу: набережная реки Мойки, 24.
24
Я княгиня Лорикова. Мне доставляет большое удовольствие познакомиться с вами. Прошу вас представить меня Господу Богу(фр.).
25
Я княгиня Лорикова. Мне доставляет большое удовольствие познакомиться с вами. О вас часто говорят в церкви на Миллионной улице(фр.).