– Есть и кое-что поинтереснее. – Он проводит пальцем по моей нижней губе. – Вот, например: как ты дошла до такой жизни?
Стараясь собраться, я потираю себе щеки. На пальцах остается сажа.
– Этого я тебе не скажу.
– И не надо.
Он придвигается еще ближе и снова целует меня в губы.
Я пытаюсь отстраниться – и не могу: то, что связывает нас, сильнее любого желания.
– Петра, – шепчет он. – Отдай его мне. Все до конца.
И на меня наваливается воспоминание…
«Кастилло мне за тебя еще отсыплет».
Запах пота и крэка.
«Я два года ждал, пока тебе стукнет шестнадцать».
Меня захлестывают образы прошлого. Я пытаюсь вырваться, но только увязаю в трясине памяти все глубже и глубже.
Шприц у Джимми в руке.
Мои пальцы, сжимающие нож.
Брызги крови.
И тишина.
Воспоминание медленно отступает, как волна, отхлынувшая от берега. Не отрываясь от моих губ, безымянный шепчет:
– Милая моя Петра! Что же он с тобой сделал?
Я лежу в его объятиях и цепляюсь за него обеими руками. По лицу катятся слезы. Безымянный в последний раз прикусывает мою губу, отстраняется и смотрит на меня так, будто пережил всю эту боль вместе со мною.
– Кто ты такой? – успеваю спросить я, пока вкус его поцелуев еще держится на губах, – хотя, конечно, этот вопрос следовало задать гораздо раньше.
– Одни называют меня дьяволом, другие – демоном перекрестков. И все думают, что я – само зло. – Он смотрит мне в лицо, и его голубые глаза, как ни странно, кажутся совсем человеческими. – Я – Сборщик душ.
Я высвобождаюсь из его объятий, с трудом переводя дух. Больше всего мне сейчас хочется вскочить и бежать без оглядки.
– Так ты крадешь у людей души?
Безымянный поднимается и идет прочь. Но прежде чем раствориться в тени деревьев, он замедляет шаг и, не обернувшись, отвечает:
– Красть не приходится. Люди все отдают сами.
Когда я вернулась домой: вся в грязи и саже, у подъезда уже ждала машина. Шофер Кастилло не дал мне даже переодеться. Он доставил меня прямиком к «Макиавелли», высадил из машины и подтолкнул к задней двери.
Кастилло сидит за столиком в дальнем зале, возится с какими-то документами и курит сигару. Уилл устроился у барной стойки и вертит в руках стакан. Его темные волосы вьются над воротом рубашки, которая, кажется, стоит больше, чем Джимми тратил на еду за месяц, когда мы были детьми.
«Но мы уже не дети».
При виде меня Кастилло встает и хлопает в ладоши, так и не выпустив сигары из толстых пальцев.
– Ну ты даешь! Сожгла его заживо!
Все хохочут, кроме Уилла, которому я не знаю, как теперь смогу посмотреть в глаза. Желудок снова бунтует. Кастилло неторопливо собирает со стола бумаги и складывает в коричневую папку. Очень знакомую папку…
Да это же мое личное дело!
Кастилло бросает папку на стол, и та раскрывается прямо на моей фотографии в униформе.
– Никогда бы не подумал, что копы на такое способны!
Стул Уилла с грохотом падает на пол, но я не оборачиваюсь.
Один из подручных Кастилло тяжело опускает мне руку на плечо, а второй рукой извлекает у меня из-под куртки пистолет.
Кастилло подает знак кому-то у меня спиной.
– В подвал обоих. Я хочу знать, с кем они уже успели поболтать.
Я оглядываюсь на Уилла. Его уже пригнули к барной стойке, заломив руки за спину и повернув голову так, чтобы Кастилло видел его лицо.
– Он здесь ни при чем, – говорю я.
Кастилло подходит и грубо хватает меня за подбородок.
– Думаешь, ты одна тут такая умная? Я прекрасно знаю, что вы оба жили у этого чокнутого Джимми Роллинза.
Я снова бросаю взгляд на Уилла.
– Мы не виделись с самого детства.
Кастилло отталкивает меня и кивает своим громилам. Те хватают нас и тащат в подвал. Там штабелями стоят банки с оливковым маслом и помидорами, а напротив – два металлических стула, привинченных к полу. Люди Кастилло привязывают нас за ноги к ножкам стульев, связывают нам руки за спиной и уходят, заперев за собой дверь.
Уилл смотрит на меня во все глаза: его так и распирают вопросы.
– Почему ты не сказала мне, что ты – коп?
Смешно, право слово!
– Ты же работаешь на него! Если бы я тебе сказала, как бы ты поступил?
– Я бы никогда не сделал тебе ничего плохого.
Он произносит это так, что я понимаю: это чистая правда. Передо мной по-прежнему тот мальчик, которого я любила больше всех на свете.
И которого я бросила.
Я хочу сказать ему, что не переставала думать о нем никогда, но слова застревают в горле.
– Как же так получилось, что ты стал работать на Кастилло?