Удар за ударом, удар за ударом. Клинки кружатся стальным вихрем и снова сшибаются – с такой силой, что пошатнулся и я, и мой соперник. На долгий миг мы застываем и только смотрим друг на друга в ошеломлении, как два барана, столкнувшиеся лбами.
Но по лицу Святого, искаженному злобой, я вижу, что для него все это по-прежнему лишь игра. Он дышит легко, и лоб его почти сух. А я уже изнемог и взмок с головы до пят. Каждый вздох – как глоток жидкого огня. Скоро я умру.
Красный Крест снова бросается в бой. Могучий удар выбивает щит у меня из руки, расколов деревянную основу под кожаной обтяжкой. На этот раз смерть проходит совсем близко: я чую запах масла, которым смазан его меч.
Да, скоро я умру, но не смертью труса. Я умру, исполняя свой долг. Повинуясь закону и вере. И…
Время замедляет бег. Мгновенья тянутся как капли меда. Бог сжалился над человеком, что вот-вот умрет на чужбине. Владыка Мира – истинного Мира – дарует мне милость.
Я вижу, как буквы на моем упавшем под ноги щите скользят, подпрыгивают и корчатся. Извиваются и ерзают, будто новорожденные младенцы. Еще чуть-чуть, и я смогу прочесть свое имя.
Мое имя!
Мое настоящее имя, а не то, которое дал мне этот убийца-Святой.
Не то порченое имя, которое он написал на моем щите и подсунул мне в память.
Существо, зовущее себя Святостью, продолжает свою гнусную игру в благородство: ждет, когда я поднимусь на ноги, чтобы принять последний удар.
И я поднимаюсь – медленно, не отрывая глаз от щита, лежащего у ног Рыцаря. Новые буквы сплетаются в вязь, и память вливается в мою опустошенную душу, словно прохладная вода – в иссушенное жаждой горло.
Моя умница-дочка сидит на своей кушетке. Она очень занята. Ей всего четыре годика, но она уже учит буквы.
Моя дочка, Айша. Когда мы узнали, что моей жене больше не суждено родить, я подумал было, что Бог меня наказал, лишив сыновей. Но мы назвали дочку именем жены Пророка.
Айша – Жизнь.
И, глядя, как она растет, я познал настоящую радость. Я смеялся, глядя на ее лукавые забавы. Я гордился, когда она – к недовольству своих дядей – сочинила первые свои стихи. Ее зовут Айша! Чары Красного Креста отняли у меня это радостное имя, но теперь оно снова со мной! Никакой сын не подарил бы мне такого счастья, как моя Айша. Я больше никогда ее не увижу, но я уйду из жизни с памятью о ней.
Да. Когда-то я знал, что такое радость.
«Мою дочь зовут Айша», – говорю я. Мой голос и ее имя, все это вместе – как могучая и сладостная песнь. Как боевые трубы ангелов. В этом про€клятом месте я едва не забыл, что умею говорить!
«Моих братьев звали Абдулла и Абдул Хакам».
Я вижу, что Красный Крест потрясен. Он в ярости. Глаза его выкатываются из орбит, черты лица искажает звериный оскал.
Я снова перевожу взгляд ему под ноги, на свой разбитый щит. Айн. Ба. Даль. Буквы моего имени свиваются в слова. Лям. Вав.
Я не Безотрадный. И отроду им не был. «Ты проиграл, тварь! Я – Абдул Вадуд! – кричу я Святому. – Абдул Вадуд, Слуга Бога Любящего!»
И, поднимая свой меч и шагая навстречу смерти, я улыбаюсь.
От автора
«Королева фей» сэра Эдмунда Спенсера – это, во многих отношениях, пратекст (пусть и не общепризнанный) англоязычного эпического романа в жанре фэнтези. В этой поэме уже есть все, что мы так любим в эпическом фэнтези: и битвы на мечах, и колоссальные масштабы действия, и тысячные толпы персонажей, и нарочитая архаизация, и «правдоподобие» магии, потакающее вкусам «рационально мыслящего» читателя. «Королева фей», или по меньшей мере первая ее книга, – один из подлинных шедевров английской литературы.
Однако эта же поэма предвосхищает и многие недостатки и слабые места эпического фэнтези. Чем дальше, тем более путаным и бессвязным становится повествование, и, вероятно, не стоит удивляться, что «Королева фей» так и осталась неоконченной. Непропорционально много внимания в ней уделяется описанию одежд и доспехов. Впрочем, это не столь важно; самое главное – то, что своей галереей отвратительных карикатур (на женщин, на арабов, на католиков) Спенсер задает своего рода прецедент ненависти к Иному, которая, как ни печально, стала общим местом для эпического фэнтези. Но, несмотря на это (или, быть может, именно благодаря этому) мое воображение всегда волновали злодеи-мусульмане («сарацины»), действующие в первой книге, – братья, зовущиеся «Безверье», «Бессчастье» и «Безначалье». Каково приходилось им в ловушке спенсеровой аллегории, проникнутой ненавистью к Иному? Из этого вопроса и родился мой рассказ…