– Коротышкам стоять на месте, – приказала она. – Они мне не нравятся. Как и ты, девочка. Ты тоже уснешь.
– Вот еще! – безмятежно ответила королева.
Она взвесила в руке веретено. Обвивавшая его нитка совсем почернела от времени.
Гномы замерли, где стояли, покачались и мирно закрыли глаза.
– С вашим племенем всегда так, – молвила королева. – Вам подавай молодость и красоту. Свои собственные вы уже давным-давно растратили и теперь изобретаете все новые способы добывать их – с каждым разом все сложнее. А еще вы все время хотите власти.
Они стояли почти что нос к носу, и златовласая дева казалась настолько юнее королевы…
– Может, тебе просто пойти баиньки, а? – сказала дева, улыбаясь светло и простодушно – совсем как мачеха, когда ей чего-то хотелось.
В самом низу лестницы поднималась волна шума.
– Я целый год проспала в хрустальном гробу, – сообщила ей королева. – И та, что меня туда уложила, была куда могущественнее и опаснее, чем ты в самых своих смелых мечтах.
– Могущественнее и опаснее меня? – Дева очень мило удивилась. – Да у меня под началом миллион спящих. Каждое мгновение сна я набирала все больше силы, и теперь сны все быстрее растекаются по окрестным землям – с каждым днем. У меня есть молодость – ах, столько молодости! И у меня есть красота! Никакое оружие не причинит мне вреда. Никого в целом свете нет сильнее меня.
Она замолчала и воззрилась на королеву.
– Ты не нашей крови, – сказала она. – Но в некотором мастерстве тебе не откажешь.
Она улыбнулась улыбкой невинного ребенка, проснувшегося и увидавшего, что за окном – весна.
– Править миром будет нелегко. Как и поддерживать порядок среди наших Сестер – тех, кто дожил до этих паршивых времен. Мне нужен тот, кто будет моими глазами и ушами, кто будет творить правосудие и заниматься всеми делами, когда я занята. Я буду в центре паутины, а ты… ты не сядешь на трон вместе со мной, но с нижней его ступеньки ты все равно будешь править – и не каким-нибудь захудалым королевством, а целыми континентами.
Она протянула руку и коснулась бледной щеки королевы, казавшейся в здешнем сумеречном свете белой, как только что выпавший снег.
Королева ничего не сказала.
– Люби меня, – продолжала дева. – Все будут любить меня, и ты, что меня пробудила, должна любить больше всех.
Что-то в сердце королевы шевельнулось. Она снова вспомнила мачеху. Та тоже хотела, чтобы ее обожали. Научиться быть сильной и чувствовать то, что чувствуешь ты, а не кто-то другой – да, это было нелегко. Но когда научишься, потерять навык уже невозможно. Да и континентами править она не хотела.
Глаза девы цветом напоминали утреннее небо.
Она улыбнулась королеве.
Королева не улыбнулась в ответ.
– Вот, – сказала она, поднимая руку. – Это определенно не мое.
Веретено перекочевало к старухе. Та задумчиво взвесила его в руке и принялась разматывать нитку скрюченными от артрита пальцами.
– Это была моя жизнь, – пробормотала она. – Эта нитка была моя чертова, долбаная жизнь…
– Ну да, – сварливо отозвалась дева, – это была твоя жизнь. Ты отдала ее мне. И тянулась она как-то слишком долго…
Прошли десятилетия, но конец веретена совсем не утратил остроты.
Старуха, которая некогда, давным-давно, была юной принцессой, покрепче взялась за нитку левой рукой, а правой вонзила веретено прямо в цветущую грудь златовласой девы.
Та без особого удовольствия посмотрела на струйку крови, побежавшую по коже и запачкавшую алым белое платье.
– Никакое оружие не в силах причинить мне вреда, – повторила она голосом писклявым и капризным. – Увы и ах. Глядите, это всего лишь царапина.
– А это никакое не оружие, – сказала королева, которая поняла намного больше. – Это твоя собственная магия. И царапины, поверь, более чем достаточно.
Кровь уже впитывалась в нитку, совсем недавно намотанную на веретено, – в нитку, бежавшую к комку шерстяной кудели в руке у старухи.
Дева снова устремила взгляд на платье – алое на белом, – а потом на промокшую от крови нитку.
– Я же всего-навсего укололась, – только и сказала она. В голосе слышалось удивление.
Шум на лестнице приближался: неторопливое, неравномерное шарканье, словно сотни лунатиков упорно взбирались с закрытыми глазами по каменной винтовой лестнице.
Комната была мала, прятаться негде, а окна – две узкие щели в толще безмолвного камня.
Старуха, не спавшая столько десятилетий, старуха, бывшая однажды принцессой, не сводила глаз с юной девы.
– Ты забрала мой сон. Ты крала мои проклятущие сны. Теперь с меня хватит.