И в этот миг они понимают, что я такое, и отталкивают меня.
Когда Берта умерла, все переменилось. Твоя тетушка часами плакалась твоему отцу, расхаживая по комнате и вопрошая, чем она это заслужила. Твой дядя работал на какой-то опасной работе, и вести из дому до него доходили не сразу. Но он все-таки узнал и вылетел из Чикаго на похороны, хотя твоя тетушка и заявила, что лучше бы он держался подальше, если память дочери и впрямь ему дорога.
Я спросила тебя, что она имела в виду, но ты сказала, что не знаешь.
Думаю, ты соврала тогда, но я на тебя не сержусь. Наверно, ты просто не хотела меня нервировать. Наверно, ты думала, что твоя тетя просто ляпнула глупость, а я слишком легковерна и могу испугаться.
Я должна была почуять опасность, но мне было не до того. Я слишком глубоко погрузилась в твой мир, слишком увлеклась, разделяя с тобой все твои горести и радости.
Помнишь, как мы пошли в музей на выставку про вампиров? Это было в самом начале, и мы с тобой еще друг друга стеснялись. Но этот поход нас сблизил. Как же мы хохотали! Мы рассматривали тот самый плащ, в котором Бела Лугоши снимался в «Дракуле», и серые ночные сорочки его невест. Еще там была фотография его голливудского дома с притулившейся сбоку ярко-розовой бугенвиллеей и его собачек, чихуахуа, которых он называл Детьми Ночи. А еще – портрет лорда Байрона при полном параде и табличка с рассказом о том, как он разбил сердце своему другу Полидори, а тот вывел его в своей книге «Вампир» как главного злодея, лорда Рутвена.
– Как ты думаешь, они и правда этим занимались? – спросила ты.
– Этим? Лорд Байрон и Полидори? – задумалась я. Лорд Байрон был недурен собой, но того особого магнетизма, который влечет влюбленных, как бабочек на огонь, неподвижный портрет не передавал. И в очертаниях рта не читалось и намека на то, что его можно заставить по-настоящему улыбнуться, если потрудиться как следует. – Ну, может быть. А может, Полидори просто сох по нему. Любил его безответно.
– А ты в кого-нибудь влюблена? – спросила ты. Помнишь?
– Да, – сказала я. И не соврала. Конечно же, я была влюблена. Была и остаюсь.
– А ты уже призналась? – Ты смотрела на меня так серьезно, словно мой ответ для тебя и впрямь что-то значил.
– Я стесняюсь, – сказала я.
– Можно написать записку, – посоветовала ты мне. – Представляешь, если бы Полидори передал Байрону записку: ТЫ МНЕ НРА-А-А-А-А-А-А-ВИШЬСЯ! ЕСЛИ Я ТОЖЕ НРАВЛЮСЬ ТЕБЕ, ПОСТАВЬ ТУТ КРЕСТИК И ПЕРЕДАЙ ЗАПИСКУ ОБРАТНО ЧЕРЕЗ ШЕЛЛИ.
У меня закружилась голова, но ты уже потащила меня дальше.
На следующем стенде висели фотографии с пояснительными табличками. Определенные химические вещества, содержащиеся в некоторых типах почвы, могут законсервировать труп и даже придать ему видимость жизни. Волосы и ногти продолжают расти даже после смерти. И еще: людей, страдавших какой-то «каталепсией», в прошлом иногда хоронили заживо, приняв за мертвых. Они и впрямь выглядели, как мертвые, но при этом могли все видеть и слышать. Очнувшись в гробу, они начинали биться о крышку, пытаясь выбраться наружу, но воздух скоро заканчивался, и они задыхались. Ужасно, просто ужасно! На рисунках изображались их окровавленные пальцы со сломанными ногтями. А некоторых мертвецов специально хоронили вниз лицом: если труп оживет, он начнет копать себе ход не на поверхность, а еще глубже под землю.
Я представила себе вампира, который в поисках выхода лишь зарывается все глубже и глубже, и мне стало нечем дышать. Слишком уж живо я вообразила холодную, тяжелую землю, сжимающую меня со всех сторон, давящую на грудь. У меня подкосились ноги, и пришлось сесть прямо на пол. Ты сидела рядом со мной и выслушивала мои путаные объяснения.
Потом ты отвела меня в туалет, усадила на крышку унитаза и прикладывала мне к шее мокрые бумажные полотенца, пока меня не отпустило.
Ты пообещала проследить, чтобы мои родители меня кремировали, когда я умру. Ты потребуешь, чтобы они поступили с моим телом так, как я того хотела, – заявила ты с такой свирепой страстью, какой я в тебе не замечала еще ни разу. Мне нечего бояться, что я очнусь в гробу одна-одинешенька, задыхаясь от ужаса и могильной грязи. Этому не бывать!
И мне не хватило духу признаться, что я расклеилась не от страха, а от нахлынувших воспоминаний.
На обратном пути мы заглянули в магазин подарков. Ты хохотала, показывая пальцем на дурацкие парики, красные контактные линзы и гель, от которого тело светится в темноте. В конце концов, мы выбрали два одинаковых амулета в форме глаза, склеенного из крошечных кристалликов. На этикетке утверждалось, что они защитят нас от всякого зла. Ты повесила свой глазок на шею, и мне нравилось смотреть, как он сверкает в ямке у тебя на горле. Мне так хотелось в него верить! Я так надеялась, что он и в самом деле защитит тебя от меня! Но через три дня после смерти Берты, за два дня до ее похорон, ты заболела.