– Ты одна здесь? – спрашивает он, и взгляд его наконец отпускает меня, скользит в сторону. Даже половинка луны сияет слишком ярко: все видно, как на ладони. Пляж открыт, спрятаться негде. Еще мгновение, и человек понимает, что я здесь одна, я попалась.
Взгляд возвращается, рыщет по моему телу, как будто оценивая и взвешивая мою плоть. Я не знаю, что сказать, – слова кажутся слишком сложными. Сейчас все кажется слишком сложным. Но человек ждет ответа, и я киваю, подтверждая то, в чем он и без меня уже убедился: да, я одна. Пусть видит, что я хорошая, что я не собираюсь его обманывать. Может быть, это меня спасет. Может быть, он успокоится и пропустит меня. Но все-таки я перебрасываю волосы вперед, чтобы хоть немного прикрыться. Распущенные волосы укрыли бы меня лучше, чем эти короткие косицы, но их всегда приходится заплетать: слишком уж много времени я провожу в воде. Щупальца кос рассыпаются по плечам, как веревки, скрывая наготу хотя бы отчасти.
– Меня зовут Лео, – произносит он и делает шаг туда, где я оставила свое сокровище. Надежды больше нет. Он вытаскивает из расселины мою аккуратно свернутую шкуру. Держит ее бережно, как живую. Конечно, она и есть живая, но от сухопутных не ждешь, что они это могут понять. Здесь, в этих краях, они уже все позабыли.
Он поворачивается и идет прочь от берега, унося с собой ту часть меня, которую я так надеялась от него спрятать. И я иду за ним, потому что выбора нет. Кто владеет моей шкурой, тот владеет и мною. Это как привязь, как якорная цепь. Если я попытаюсь вернуться в море, оставив свое второе «я» на берегу, море меня поглотит. Я в плену – так же верно, как в клетке. Этот Лео держит в руках мою душу.
– Это мое, – говорю я. – Отдай, пожалуйста.
– Нет. – Он останавливается и смотрит на меня. – Пока это у меня, ты моя. – Не отводя глаз, он одной рукой поглаживает шкуру. – Как тебя зовут?
– Иден, – отвечаю я. – Меня зовут Иден.
– Пойдем домой, Иден.
Домой я не вернусь. Я вынуждена подчиниться этому человеку, а значит, проститься со своим домом.
– Да, Лео.
Он улыбается, стараясь показаться добрым, делая вид, что не желает мне зла. Он ведет меня прочь от моря, и ненависть вздымается во мне, как штормовая волна. Не такое уж новое чувство. Я ненавижу многих – всех тех, кто засоряет отбросами мое море и оставляет свой хлам на берегу, всех, кто оскверняет мой мир своим шумом и грязью.
Я скулю от бессильного горя, от тяжести утраты, от мысли о том, что я, быть может, лишилась свободы навсегда.
Лео бросает взгляд на мои босые ноги.
– Хочешь, я тебя понесу?
– Нет, – отвечаю я сквозь зубы. Он и так уже несет часть меня, и это причина, по которой я стараюсь не плакать. Ни слезами, ни словами этого не изменишь: пока он владеет моей шкурой, я тоже принадлежу ему, как вещь. Я вынуждена подчиняться его приказам – делать все, что ему заблагорассудится.
Лео молча идет вперед. Я – за ним. Я рассматриваю его и вижу, что он по-своему красив – той красотой, которая часто идет рука об руку с полной самоуверенностью. Он выше меня, но едва ли намного старше. Да, он молод и хорош собой. В давние времена любая селка[16] почла бы за счастье достаться такому захватчику, но я-то не собиралась кому бы то ни было доставаться. Я думала, все уже забыли, как нас ловить. Если человек находит шкуру женщины-тюленя, он получает нас в полное свое распоряжение. Он может оказаться некрасивым или грубым, но нам приходится идти за ним и оставаться рядом. Где шкура, там и мы. Наша вторая кожа – наша душа, и тот, у кого она в руках, – наш хозяин.
Хочется плакать; хочется повернуться и бежать от него прочь. Но нельзя. Все, что мне остается теперь, – это ждать и надеяться, что он ошибется. Что рано или поздно он сделает одну из двух вещей, которые меня освободят. Если он трижды ударит меня во гневе или просто отдаст мне мою вторую кожу, я смогу вернуться в море. Я надеюсь, что он не знает законов и что в своем невежестве он так или иначе меня отпустит, и тогда я снова стану целой – если, конечно, не потеряю себя в плену. Я знаю свою историю, но сухопутные давно забыли о нас. В их невежестве – наше спасение.
Но, следуя за юношей, которому я теперь принадлежу, я понимаю: кое-что он все-таки знает. Те из нас, что живут в воде, очень похожи на сухопутных – если, конечно, снимут вторую шкуру. По косому взгляду, который Лео бросает на меня впол-оборота, я чувствую, что он видит лишь ту мою часть, которая похожа на обитателей твердой земли. Не он первый так на меня смотрит. Я встречала на берегу других мужчин, и они смотрели точно так же. Но ни один из них не знал, что у меня есть и другое обличье. Они видели только эту кожу, а о второй и не подозревали.