Я в очередной раз выныриваю за глотком воздуха и бросаю взгляд на берег. Роберт остановился. Как он ни уверял, что любит меня, но рисковать жизнью ради меня он не готов… или, быть может, он и вправду любит меня так сильно, что признает за мной право выбора.
Но Лео уже плывет ко мне, загребая одной рукой. Он не разрешал мне заходить в воду, хотя сам плавал каждый день, и мои мышцы отвыкли от нагрузки. Сейчас Лео гораздо сильнее меня, и расстояние между нами быстро сокращается. Я с новой силой бью по воде руками. Он может вытащить меня на берег, если догонит.
– Вернись, пожалуйста! Все должно быть не так! – кричит он.
Нет на свете таких слов, которые заставили бы его понять меня. Мы, селки, веками попадались в такие ловушки. И все мы знаем, каково это – жить в плену, понемногу умирая каждый день. Бывают на свете хорошие люди, а бывают люди сломанные. Испорченные.
– Иден! – зовет он меня по имени и наконец отдает приказ: – Иден, остановись!
Я подчиняюсь; повинуюсь целиком и полностью. Я останавливаюсь, я прекращаю плыть и больше не стараюсь удержаться на воде. Человеческое тело не может оставаться под водой так долго, как тюленье, и в этом – моя последняя надежда.
Чего я не учла, так это того, что Лео решится нырнуть за мной. Он догоняет меня под водой и крепко обхватывает руками. Он тянет меня наверх, а отбиваться от него я не могу.
Я безвольно лежу в его объятиях. Я не собираюсь помогать ему вернуть меня на берег, а он почему-то не приказывает мне плыть обратно.
– Я не хочу, чтобы ты умерла. – Лео целует меня в макушку и шепчет: – Я не такой, как мой отец.
И тут моей кожи касается что-то мягкое, и я понимаю наконец, почему он греб только одной рукой. Он принес мою шкуру. Он подталкивает ее ко мне, возвращает ее по доброй воле. Она пристает к моей человеческой коже, обволакивает меня с головы до пят, и я забываю о Лео. Я забываю все, кроме одного: я снова цела, и я свободна!
Я испускаю радостный рев, и мои сестры-селки трубят мне в ответ. Они зовут меня, они разделяют мою радость, они тоже ликуют: я снова дома! Я устала, но они помогут мне. Нужно только плыть на их голоса, и они встретят меня и проводят туда, где безопасно.
Я слышу плеск за спиной и оборачиваюсь. Какой-то юноша, человек, барахтается в воде и выкрикивает мое имя. Кажется, мне нужно сделать что-то еще, но я слишком устала. Я не помню, что я должна сделать – помочь ему или, наоборот, утащить на глубину, где его сухопутные легкие быстро наполнятся водой и лопнут. Он пытается удержаться на плаву, но мои сестры-селки зовут все настойчивей, и я слышу, что они уже совсем близко.
Какое мне дело до этого человека? Я забываю о нем и погружаюсь в гостеприимные объятья волн. Это мой дом. Я снова цела и свободна. И это все, что мне нужно.
До того, как я начала писать книги, я работала учительницей. И одной из моих любимых книг, которая входила и в курс американской литературы, и в курс литературы женской, был роман Кейт Шопен «Пробуждение». В классе каждый раз завязывалась дискуссия по поводу женщин, которые решают утопиться в море или как-то иначе покончить с собой, лишь бы избежать рабства, – и каждый раз кто-то обязательно заявлял: «Ну, это было в те времена, а сейчас феминизм уже нужен. Ведь мы теперь все равны». Я и тогда не соглашалась с подобной точкой зрения, а сейчас, когда моя страна, штат за штатом, принимает законы, ограничивающие право женщины на собственное тело, это мнение и вовсе кажется глупостью. Конечно, самоубийство – не выход, но я убеждена, что и в современном обществе феминизм по-прежнему необходим.
В этом рассказе я соединила идею, почерпнутую у Кейт Шопен, со своими любимыми сказками о селках. За последние четыре года я побывала на Оркнейских островах трижды. Я гуляла по пляжу средах отдыхающих тюленей, а их собратья плыли за мной вдоль берега. В тумане их мордочки легко принять за человеческие лица, так что совершенно понятно, откуда взялись все эти легенды. И когда я соединила мифы о селках с идеями Кейт Шопен, получилась история о женщине, попавшей в ловушку, но не настолько ограниченной в выборе: она уходит в море не за смертью, а в поисках свободы.
Нью-Чикаго
Келли Армстронг
Коул торопливо шагал по Ривер-стрит. Крики лоточников уже переменились: вместо штопаной рубашки или поношенных ботинок теперь ему со всех сторон пытались впарить такие же потрепанные обещания и мечты. «Торговцы надеждой» – так их обычно называли. Но его брат, Тайлер, говорил иначе – «хищники». Хищники, которые кормятся надеждами, потому что ничего другого у жителей Нью-Чикаго не осталось.
Если бы Тайлер его тут отловил, Коулу пришлось бы выслушать целую лекцию. Но можно не опасаться: его братец сюда и шагу не ступит – мол, глаза бы его не глядели на этих торгашей. Но Коул подозревал, что Тайлер попросту боялся не выдержать искушения: кто-нибудь из лоточников выкрикнет такое, от чего его рука сама собой полезет в карман за пригоршней монет. А они с Тайлером не могут позволить себе такую роскошь – бросаться монетами на мечты о лучшей жизни в Нью-Чикаго.