Час спустя он закрыл дневник Каро и отодвинул его в сторону. Чтобы оставаться объективным, он не должен принимать эту историю близко к сердцу. Необходим трезвый взгляд на вещи, иначе ему никогда не распутать этого дела.
Он вспомнил худое личико Каро, ее щуплое тело, острые плечи, обкусанные ноги, шрамы на руках… и со вздохом придвинул к себе документы, которых накопилось уже приличное количество. Он был бы рад отвлечься, заняться чем-нибудь еще, но все, лежавшее на столе, вертелось вокруг Каро. Когда в кабинет вошла коллега, чтобы спросить что-то, он рявкнул на нее без причины. Она лишь подняла брови. Они давно работали вместе и знали сильные и слабые стороны друг друга, как знают друг друга супруги, прожившие в браке много лет.
— Извини, — сказал Берт, — это дело тяжело мне дается.
Потому что у них с Каро было много общего и она была ему симпатична. Но это никого не касалось.
Имке Тальхайм очень беспокоилась о дочери. Она пыталась подавить это беспокойство, равно как любое чувство, нарушающее ее душевное равновесие. В этом ей помогала работа. Вернувшись на мельницу после похорон, она накормила кошек, заварила чай — сорт «Зимняя сказка», хотя было лето, — и вышла с чашкой на террасу, надеясь привести себя в рабочее состояние.
Ничего не помогало. Тревога не отпускала ее целый день. Она позвонила своей матери, потом позвонила Тило, который был на конференции в Амстердаме, но и это не принесло ей облегчения. Проведя ночь без сна, она снова вышла на террасу с чашкой чая. Может быть, сегодня удастся написать хоть пару строк.
Лето было в самом разгаре. Солнце с высоты палило на зеленые луга и овец, пасущихся на них. Кошки лениво растянулись в тени под сараем. Птица, усевшись на забор, неподвижно таращилась на нее. Как ни умиротворяющи были эти знакомые виды, а унять тревогу, сжимающую Имке точно клещами, они не могли. Как Ютта могла решиться на такое? Как она могла обращаться напрямую к убийце, угрожать ему? А вдруг он тоже был на похоронах и все слышал? Ведь это смертельно опасно. Может быть, она сошла с ума?
Имке дрожащими руками поставила чашку на стол и стала массировать немеющие пальцы. Нет, при таком настрое не напишешь ни строчки.
В дверь позвонили. Имке встала и пошла открывать. На пороге стоял Тило.
— Соскучился я, — сказал он, обнимая ее.
— А ты почему не в Амстердаме? — спросила Имке и поцеловала его в особо чувствительное место на шее. — Конференция разве закончилась?
— Я уехал на день раньше. — Он отступил и внимательно взглянул ей в лицо. — Ты неплохо выглядишь, бледная только. Устала?
Покачав головой, она повела его на кухню, налила ему чаю. «Зимняя сказка» не была его любимым сортом, но он не возражал. Тило выглядел встревоженным.
— Что-то случилось? — спросила она, когда они вышли на террасу.
— Вот об этом я хотел спросить тебя. — Он сел в кресло и откинулся на спинку, ожидая ее ответа.
— То есть?
Он чудесно выглядел. Легкий загар, светлые волосы с проседью. Даже то, что они редели на висках, ему шло.
— Признаться, меня волнуют Ютта и ее опасные игры с Похитителем цепочек — или как его там зовут.
— А ты откуда об этом узнал? — удивилась Имке.
— Из газет.
— И в Голландии об этом пишут?
— Нет, но там продаются немецкие. Они все полны заголовков вроде «Девочка угрожает убийце» и «Девочка идет по следу Похитителя цепочек». Журналисты такого не упустят! Особенно если дело касается дочери известной писательницы.
— Стервятники чертовы.
— Что ж, надо им чем-то жить. Ты сама это знаешь, Имке.
Никто больше не называл ее этим ласковым именем. Услышав его, она чуть было не разрыдалась на плече у Тило.
— И потому ты приехал?
— Я подумал, что тебе со мной будет лучше.
— Тогда помоги мне, — сказала она, стараясь дышать глубже, чтобы унять дрожь в руках. Но вместо того чтобы уняться, дрожь распространялась по всему телу. «Дыши», — мысленно велела она себе. — Как по-твоему, что мы можем сделать?
Он был бы не прочь сняться сейчас с места, потому что его уже тошнило от этой деревни, знакомых лиц, жары. Да и так было всегда. Все слишком било по нервам. Ненависть к обществу людей разрасталась до неимоверных размеров. Ему требовалось побыть одному, чтобы восстановиться, отдышаться. Он по-прежнему скучал по Каро, однако и злился тоже. Он злился на нее за то, что она его разочаровала. И он поощрял в себе гнев. Гнев — это хорошо. Гнев делает сильным. А скорбь точит изнутри. А любовь?
Две половины соединяются вместе, как и должно быть. Две половины одного целого. Красота, гармония, совершенство. И затем целое распадается. Не просто на две части, а на тысячу осколков.