Тут в мои плавные мысли врезался какой-то мерзкий звук вроде чирканья ножом по стеклу. Оказывается, это странно хихикала Ксюшка. Содрогнувшись, я вслушался в трескотню подружек и обнаружил, что пластинка успела смениться:
- …да, молодой человек у меня вроде как есть, - говорила Ксюшка, хихикая еще пронзительней, - …да, ухаживает, обещал в аэропорту с цветами встречать. А я… Ну, я не знаю…
Скрипнув зубами, стулом и паркетом, я с трудом поднялся и с деланно благодушным видом величаво изрек в стиле здешних господ:
- Так, дамы, засиделся я с вами, а, как справедливо заметили графья, долг превыше всего. Пойду найду Леона, повыспрошу у него адрес Сабатера - надо бы к нему наведаться.
Половину коридора я миновал вполне благополучно. Завернув за угол и убедившись, что ненужные свидетели остались в комнате, я прислонился к стене. Печень раззадорилась настолько, что от боли зверски кружилась голова и чуть ли не закладывало уши. Конечно, поговори тут с Ксюшкой, признайся, когда еле живой ходишь. Тем более, у нее здоровый Мишенька есть... В аэропорт с цветами таскается, зараза....
Если бы я знал, чем мне аукнется этот короткий внутренний монолог, я бы десять раз подумал, прежде чем растравлять себе душевные раны. Боль, которая еще пару секунд назад была острой, но относительно терпимой, превратилась просто в адскую. Ни вдохнуть, ни выдохнуть я не мог из-за туго обвившейся вокруг живота колючей проволоки. Меня резко повело в сторону, но, благодаря спасительной стенке, я удержал равновесие, согнувшись в три погибели, из-за чего стал сильно напоминать ель с малоприличным названием Пендула. Сходство мне не понравилось, положение тоже – того и гляди мог кто-то нагрянуть и стукануть Ксюшке. Надо убираться отсюда. Сквозь плотную пелену перед глазами я разглядел дверь, за которой, как мне подсказывала память, находился туалет. Хватая ртом воздух и не отпуская стенку, я добрался до нее и устремился внутрь пьяной каракатицей.
Там я вцепился в раковину, угнетенно застонавшую под моим весом, включил горячую воду, чтобы погреть ледяные руки, перепутал ее с холодной и, несколько раз вхолостую провернув вентили, наконец добился нужной температуры. Немного согревшись, а заодно и попрощавшись со всем утренним запасом еды в желудке, я умылся и попытался снова принять вертикальное положение. Это мне почти удалось: боль немного отступила, но сменилась жуткой слабостью. Казалось, что от окружающего мира меня отделяет толстый слой ваты. Сознание регистрировало знакомые предметы, но вспомнить их названия мне стоило невиданных трудов. При взгляде на свое отражение в зеркале до меня даже не сразу дошло, что это я собственной персоной. Я потянулся к отражению – зеркало уехало назад. Я снова подался вперед – подлое зеркало отъехало влево.
- Ну что, допрыгался? - ехидно спросил внутренний голос. – Доводи себя, доводи. А потом пей пилюльки горстями на пустой желудок. Может, еще и язву для коллекции заработаешь.
- Заткнись! – цыкнул на него я, - И без тебя тошно.
- Это ты в яблочко! – сказал голос еще ехиднее. – Ты пилюльки хоть взял из отеля?
- Нет, - сокрушенно ответствовал я, осматривая карманы.
- Идиот! - слабо вякнул голос, но добавил ободряюще: - Ничего, место цивильное, подберут.
- Да? – сказал я.
- А то как же! - обнадежил голос.
- Вот и хорошо, - обрадовался я.
И отключился.
Глава 4. Накануне званого вечера
Черт бы побрал это рождество! Богохульно, конечно, но цинизм в нашей профессии - дело обычное. К слову, эти рождественские праздники и в самом деле выдались оторви и брось. К напряжению в отношениях с отцом, которые, стараниями матери, теперь с натяжкой даже можно было так назвать, добавились неприятности из-за пропажи бизнесмена Алексеева – пафосного, жадного и чванливого бочонка с деньгами, которого отец с какого-то перепугу вдруг стал привечать в нашем доме. Матери пафос глаза не застилал, и она давно говорила отцу, что тип довольно мутный, и с ним стоит встречаться на нейтральной территории, а то как бы хуже не обернулось. И оказалось права: в начале декабря Алексеев пропал. Отсутствие этого распрекрасного человека вряд ли вызвало бы у меня сожаление, но тут прогремела новость, что его похитили, и на беду последний раз живым и здоровым его видели в нашем доме. А дальше для отца с матерью началась сплошная нервотрепка: полиция наведывалась к ним на виллу, вызывала в комиссариат и мытарила душу унизительными допросами. К рождеству отец напоминал гранату – выдерни чеку, и рванет. Мать тоже держалась из последних сил и, чтобы хоть как-то отвлечься, решила не отменять предновогодние приемы. К этой затее я отнесся скептически, но отговаривать ее не стал.