Вначале мне показалось, что он либо дурачок, либо не в себе. Ну не может человек в здравом уме так выделываться на радость зрителям. Но, приглядевшись повнимательнее, я стал понимать, что Колин не так прост, как кажется. Его дурацкое поведение было всего лишь чем-то наносным, а за аляповатым фасадом скрывался опытный и проницательный следователь.
Вопросы он задавал логичные и по делу. Насчет Алексеева я ему, конечно, ничего сказать не мог. В противном случае, сдал бы этого бандюгу с превеликим удовольствием со всеми потрохами. И если здесь Розанов быстро понял, что с меня взятки гладки, то, когда речь зашла об отце, чуть ли не стойку сделал. Его провокационная развязность сменилась упрямой въедливостью. Как радар улавливая малейшее изменение в настроении собеседника, он цеплялся к словам, отпускал ехидные замечания и беспардонно давил, стараясь выудить как можно больше подробностей.
С одной стороны, я понимал, что отец тоже может оказаться под подозрением, поэтому хорошо бы все побыстрее прояснить. В то же время, совершенно не хотелось распространяться о личных делах. Этот странный, непредсказуемый полицейский вызывал у меня огромное беспокойство. Еще неизвестно, как он использует полученную информацию, - такой вполне способен наломать дров и создать кучу проблем.
А они начались даже раньше, чем я думал. Не вовремя заявившаяся Злата опознала в смазливой девице свою хорошую знакомую. И по просиявшему лицу Колина ясно читалось, что так просто он теперь ни за что не отвяжется. Еще бы! Надеяться на это мог только полный идиот.
К счастью, Розанов не стремился все выяснить одним махом, и Злату я смог увести довольно быстро. Мы проскочили мимо зала с гостями, поднялись наверх и уединились на балконе.
- Даа, персонаж, - протянул я, закуривая. – Нахальный, развязный, но вот умный, черт, не поспоришь… Даже и не помню, встречал ли хоть кого похожего.
- Я помню! – хихикнула Злата. – Ты сам так себя вел лет шесть назад.
- Чего? Что за ересь! – Сравнение меня сильно покоробило. – Хочешь сказать, что я был таким же развязным?
- Развязным – нет, а вот нахальным – да. Но так было, когда ты отделялся. Наверное, это свойственно всем, кто идет против системы...
Помолчав, она вдруг выдала:
- А вообще, Колин, по-моему, больше похож на Коломбо.
- Да ну, скажешь тоже! – фыркнул я. – Коломбо не в пример вежливее. Да и этот мог бы! Хотя бы с моей матерью.
- Так-то да, но я немного не о том - не сдавалась Злата. – Они похожи как детективы. Помнишь, по Коломбо иногда было не сказать, догадался он уже, кто преступник или нет. Ходит себе, прикидывает, пазл складывает, всегда вежливый-вежливый, а потом раз – и выкладывает все убийце. И сразу совсем другой – суровый и принципиальный. Хотя по-человечески иногда их даже жалел. И мне кажется, Колин такой же. В смысле, неожиданно-двойственный. Ведет себя, как хочется, особенно не задумываясь, но за всем следит, все подмечает. Такой, знаешь, себе на уме.
- Вот-вот! Эта «неожиданность» еще нам аукнется. Правильно ты говоришь, я тоже это заметил. Только личностей у него, походу, не две, а чуть ли не миллион. То одной стороной повернется, то другой… И все ведь настоящие!
- Илья, знаешь, мне кажется, лучше ему рассказать, ну, хотя бы в общих чертах, о том, что у вас с отцом чисто личные разногласия… А то мало ли, что он там себе думает.
- В принципе, можно... – протянул я с неохотой. - Только давай не сразу, сначала надо к нему присмотреться. Дерганый он какой-то и странный.
После этого нашего разговора меня осадила взволнованная мама. Немного успокоив ее обещанием еще раз лично переговорить с Колином и, если надо будет, рассказать ему в двух словах о наших с отцом пертурбациях, чтобы тот ничего себе не надумал, я принялся расспрашивать ее, говорил ли Колин с отцом, и что из этого вышло. Устало вздыхая, мать поведала, что длинной беседы не получилось (что неудивительно, зная отца), поэтому Колин явится завтра.
На следующий день Розанов, ясное дело, нарисовался чуть ли не с самого утра. Отец, как обычно, продолжал меня игнорировать, но к Колину вышел вместе со мной. Потом сквозь зубы бурчал что-то про своих денежных друзей и высокомерно вещал про клинику. Слушал я его, однако, краем уха, меня больше занимали изменения в Колине. Мне упорно казалось, что он нездоров: бросалась в глаза странная бледность и вялость. Иногда он морщился и ерзал в кресле, стараясь устроиться поудобнее, как делают люди, которых мучает ноющая боль.