Илья задумался, но только на секунду.
- Нет, не против. Быстрее разберемся - всем лучше будет.
- То-то и оно-то, - согласился я уже тягучим баритоном и им же позвал:
- Девушки-и-и. Ну, вы готовы-ы? Ксюш, чешись быстрее, черт возьми-и…
- Ну ничего себе! - раздался из глубины раздевалки вопль моей любимой. - Ты четыре часа где-то слонялся, а меня 15 минут не можешь подождать!
- Да, не могу, потому что надо было начинать слоняться раньше. У меня для тебя еще инструктаж.
В ответ послышались смутные ругательства, шмотки зашуршали, и из-за вешалок вышла, конечно же, не Ксюшка, а Злата, в закрытом красном платье в пол и с забранными в пучок волосами. Вид у нее был очень благопристойный, и я понадеялся, что моя красотка взяла его за образец, и не явится, как обычно, в декольте до пупка и с пальмой на макушке…
Наконец, минут через 10, когда все мы уже стояли у двери на низком старте, и Ксюшка проторила себе путь среди вешалок. Я обернулся и постарался сохранить нейтральное лицо, что было трудно, поскольку меня ушибло любовью почти физически. Для стороннего человека Ксюшка должна была выглядеть обыкновенно, поскольку Злата, видимо, не дала ей накраситься и одеться в любимом стиле “юный какаду”. На ней было голубое платье примерно до колен, без рукавов и вообще без наворотов, и голубые же туфли, волосы она тоже завертела в пучок, а губы накрасила чем-то умеренно-розовым. Вид у нее, правда, был при этом какой-то хмуро-шугнутый: она пялилась на меня исподлобья подведенными большущими глазами и мяла в руках мелкую квадратную сумочку, тоже голубоватую. Попялившись, она спросила:
- Ну как?
- Очень красиво, Ксюш! - радостно запела Злата. - Тебе нежно-голубой очень идет - так лицо подчеркивает, и туфли мои подошли…
- Только не косолапь ими, - добавил я. - И встань прямо, и не пялься из-под бровей, как Брежнев. И сумкой не жонглируй. Представь, что ты случайно из высшего общества.
Ксюшка так же хмуро выпрямилась и, не глядя на меня, прошла вперед. Злата присоединилась к ней, успокаивающе ее приобнимая.
- Эй, Колин, - укоризненно прошипел мне в спину Илья. - Ты что, нарочно все портишь? Мог бы хоть здесь не выделываться!
- Отстань, доктор, - бросил я сквозь зубы. - Давай лучше поработаем.
- Ну-ну. Давай-давай.
Прием проходил в большом виллином зале на первом этаже, куда вели величественные двойные двери. Из-за них, когда мы подошли, уже что-то звякало и брякало. Я приостановился сам, придержал Ксюшку и, уже отставив любовные идиотства, коротко проинстуктировал ее, чтобы в центр внимания не лезла, но постаралась максимально наподслушивать и наподглядывать, а если что увидит подозрительное, сразу обращалась ко мне. Она, как всегда в работе, сразу перестала изображать обиду и, доверчиво на меня глянув, прошептала:
- А правда, что с этой сумочкой делать?
- Да просто не верти ее. Зажми вот так на уровне бедра - и все, - я собственноручно придал ей нужную позу и ободряюще подтолкнул в спину. - Ну давай. Только алкоголь лучше не пей и жри аккуратнее, чтобы бескультурье не выдавать.
Ксюшка кивнула, а Илья тем временем уже толкнул двери, которые разошлись с торжественным скрипом, и мы оказались в здоровенном банкетном зале. Из-за коричневато-золотистых стен здесь царил легкий полумрак, который аккуратно разгоняли полузанавешенные арочные окна и солидного вида старинные люстры из какого-то красноватого металла типа меди. Лампочки в них притворялись свечами. На довольно высоком потолке виднелась узорчатая лепнина, а под ногами трещал старый разноцветный паркет, выложенный сложным орнаментом, подобные которому я видел в Русском музее в Питере.
Длинных банкетных столов не было, из чего я сделал вывод, что много наворачивать на приеме никто не собирался: были небольшие столики типа фуршетных с соответствующим наполнением - канапешками, ягодками, тарталетками и тому подобной ерундой. Вдоль стен выстроились слуги во всем черном, с постными лицами и подносами со всякой выпивкой. Возле самой дальней от нас стены было небольшое полукруглое возвышение вроде мини-сцены, на котором расположилась четверка музыкантов: один с контрабасом, второй с саксофоном, третий с барабанами, а четвертый - с роялем (в смысле, рояль был, конечно, тутошний, да еще наверняка старинный и дорогущий). Весь этот потенциально громкий и мощный ансамбль с меланхоличными лицами пощипывал свои рабочие инструменты и постукивал по ним, издавая непропорционально хиленький звук.