Теперь в размеренном и четком их дыхании никакого успокоения Бернс не чувствовал. Самое любопытное, что и время почему-то уже не было связано с часами. В их тиканье Бернсу чудилось безнадежное нетерпение: движение стрелок и работа механизма грозили отключением от жизни, взрывом, который оставит Бернса наедине с ожиданием собственного сына. Дом скрипнул.
Раньше он никогда не замечал, как скрипит дом. А теперь вокруг него теснились различные звуки, дом кряхтел, как старый ревматик. Из спальни наверху доносилось глубокое дыхание спящей Харриет, оно мешалось с мертвящим тиканьем часов и хриплыми стонами дома.
И тут Бернс услышал тихий звук, который прозвучал раскатом грома, потому что Бернс ждал его всю ночь, — это был звук ключа в замочной скважине входной двери. В этот момент исчезли все другие звуки. Он сидел, напрягшись в своем кресле, и слушал, как повернулся в замочной скважине ключ, как открылась с небольшим скрипом дверь, впустив в дом зловещий шепот ветра, затем закрылась, плотно войдя в раму, как заскрипели доски в прихожей.
— Ларри? — позвал он.
Его голос проник во все уголки дома. На мгновение наступила полная тишина, и тут Бернс снова услышал тиканье старых часов, покорно стоящих возле стены и наблюдающих идущую мимо жизнь, — так праздный человек стоит на углу, прислонившись к витрине аптеки.
— Папа? — Голос был удивленный, молодой и немного запыхавшийся, голос человека, вошедшего в теплую комнату с холода.
— Я здесь, Ларри, — откликнулся Бернс, и снова наступила тишина, на сей раз рассчитанная и нарушаемая только тиканьем часов.
— Иду, — сказал Ларри, и Бернс услышал, как он прошел по всему дому и остановился перед гостиной. — Ты не против, если я свет включу? — спросил Ларри.
— Включай.
Ларри вошел в комнату, привычно двигаясь в темноте, и включил настольную лампу.
Он был высокий парнишка, намного выше своего отца, рыжеволосый, с длинным и тонким лицом, с отцовским носом и материнскими ясными серыми глазами. Подбородок был слабоват, отметил про себя Бернс, и другим он уже не будет, поздно. На Ларри была спортивная рубашка, брюки и спортивная куртка. Бернс подумал, интересно, где Ларри оставил свой плащ — в прихожей?
— Читаешь? — спросил Ларри. В его голосе уже не осталось ничего детского. Он говорил глубоким грудным голосом, необычным для молодого человека, которому не исполнилось еще и восемнадцати.
— Нет, — сказал Бернс. — Тебя жду.
— О?
Бернс внимательно смотрел на сына, поражаясь, как много может передать простое восклицание «О?».
— Где ты был, Ларри? — спросил Бернс. Он не отрывал взгляда от лица сына, надеясь, что тот не станет лгать. Ложь убьет Бернса, он ее не выдержит.
— В школе, — ответил Ларри, и Бернс принял ложь, причем боль оказалась меньше, чем он ожидал. Неожиданно что-то внутри у него изменилось — он стал чувствовать себя не столько отцом, сколько начальником следственного отдела 87-го участка. Переход произошел быстро и необратимо — сказался многолетний опыт. За считанные секунды Питер Бернс превратился в полицейского, который допрашивает подозреваемого.
— В школе?
— Конечно, папа.
— В Калмз-Пойнтской средней школе? Ты ведь там учишься?
— А ты разве не знаешь, пап?
— Вопросы задаю я.
— Да, в Калмз-Пойнтской.
— Не поздновато ли для школы?
— Ах, вот что тебя беспокоит, — сказал Ларри.
— Почему ты пришел так поздно?
— Ты же знаешь, что мы репетируем.
— Что?
— Пьесу для старшеклассников. Все так серьезно, почти сотню раз повторили.
— Кто еще занят в пьесе?
— Много ребят.
— Кто ее ставит?
— Мисс Керри.
— Когда начинаются репетиции?
— Слушай, что это еще за допрос?
— Когда закончилась репетиция?
— Около часа, наверное. Мы с ребятами зашли еще выпить содовой.
— Репетиция закончилась в половине одиннадцатого, — сказал Бернс спокойно. — Тебя там не было. И в пьесе ты вообще не участвуешь, Ларри. И не участвовал. Где ты был между половиной четвертого и двумя часами ночи?
— Черт возьми! — сказал Ларри.
— Не сквернословь в моем доме.
— Боже, ты говоришь как окружной прокурор.
— Где ты был, Ларри?
— Ладно, в спектакле я не участвую, — признался Ларри. — Я не хотел говорить маме. Меня выгнали после первых же репетиций. Актера из меня не получилось. Видимо…
— Ты плохо играешь и плохо слушаешь. Ты никогда не играл в этой пьесе, Ларри. Я сказал тебе это несколько секунд назад.