— А вы, наверное, в разводе? Нет? Никогда не были замужем? Как жаль. У меня на родине женщины выходят замуж молодыми, даже теперь. Лаура вышла замуж в пятнадцать лет, разве не так?
— Я была бы уже старой девой, — сказала Мария. — У вас на родине.
— На моей родине вы уже давно были бы замужем, — восторженно закричал он. — Женихи осадили бы ваш дом!
— А вот в нашей стране сейчас девушки хотят сначала хотя бы закончить школу, — сказала я.
— Ваша страна все еще остается романтической, — сказала Лаура. — И в ней, наверное, позже всех отомрут романтические идеи. В Европе все поставлено гораздо практичнее. Мужчины сначала утверждаются в бизнесе, а уж потом начинают присматривать себе жену. И выбирают молодых девушек, которые смогут рожать здоровых детей.
— А что, ваш муж намного старше вас? — спросила Мария.
— Да, — ответила она. — Намного.
— И мсье Патрелкис позволил вам приехать сюда одной? — упорствовала Мария.
— Хорошая жена выше подозрений, — заявил Арман. — Единственная причина, по которой Сариф попросил меня сопровождать Лауру, — это чтобы у нее не было трудностей с вождением машины. Правда, я и сам неважный водитель, хотя и разбираюсь в машинах.
Лаура повернула голову, чтобы посмотреть на него.
— А Сариф говорил мне, что это вы сами попросились сопровождать меня.
— Может быть, может быть, — отозвался Арман. — Мы говорили о длинной дороге за рулем, и Сариф высказал свои опасения. Чтобы успокоить его, я и предложил поехать с вами.
Тут появился Эган, и Арман обрадовался ему, как своему спасению:
— Бренди, мой дорогой мальчик, для всех!
— Вы пьете слишком много, — с неприязнью сказала Лаура.
— Прошу вас только, не говорите, как моя Анна, — сказал Арман. — Роль сварливой жены совсем не подходит для такой красивой женщины. — Он пожал плечами. — Ну хорошо, принесите мне лимонный сок.
Конор присоединился к нам позже, и я тут же ускользнула в свою комнату. Я не хотела притворяться, будто вчера между нами ничего не произошло.
Но было еще слишком рано, чтобы ложиться спать. У меня не было никакой охоты читать книгу о местной истории, которую я обнаружила в здешней библиотеке. И отпало всякое желание писать что-то для туристов. Взяв уголь, я начала копировать на побеленной стене у моей кровати корзину с цветами, изображенную на драпри. Неожиданно работа захватила меня, и вскоре уже можно было переходить от угля к краскам. Через открытое окно я слышала, как утихали разговоры на террасе, по мере того как люди один за другим удалялись на покой. И наконец наступила полная тишина, прерываемая только шумом ветвей под ветром. Где-то хлопнула дверь, послышался звук текущей воды. Что-то прошелестело по гравию террасы, бумага или листья.
И вдруг раздался очень отчетливый звук. Будто горшок с цветами упал из окна верхнего этажа. Глухой, тупой звук. Было похоже, что Камилла возле кухни, если она еще не легла, что-то вылила или уронила мусорный бачок. Но я все-таки отложила свои кисти и подошла к окну, чтобы посмотреть, что это было. На террасе было темно и пусто. Звук раздался с другой стороны дома, иначе я смогла бы определить его источник более точно.
Наконец я захотела спать и начала готовиться ко сну. Когда я вышла, чтобы пройти в ванную комнату, из башенки послышался другой звук, который поразил меня. Я отступила назад, в комнату, и увидела, как мсье Абдикян быстро прошел из башенки к своей комнате. Какая у него была причина ходить в башенку, кроме как шпионить за Лаурой и Конором?
Конора все-таки надо предупредить. Как бы он со мной ни обращался, мне бы не хотелось, чтобы муж Лауры узнал, что он ее любовник. Я, наверное, так и уснула с этой мыслью, потому что мне приснился Конор с зияющей черной дырой в груди, он сказал мне: «Вот что я заслужил за то, что потерял деньги Эгана». И когда я закричала ему, чтобы он шел быстрее к врачу и перевязал рану, он только покачал головой и, сказав: «Я должен закончить плавательный бассейн», — удалился.
Когда я открыла глаза, уже рассветало. На моих часах было шесть часов. Грудь теснили дурные предчувствия — быть может, просто оттого, что на груди лежало скомканное одеяло? Я отбросила его в сторону, оделась и вышла из дому.
Даже тишина действовала на меня возбуждающе. Я не хотела нарушать ее и поэтому не шла в дом завтракать или за своими рисовальными принадлежностями. Как прекрасно собирать цветы, когда они покрыты росой! Я оставила корзину и ножницы у дверей кухни.
И тут я увидела ее. Поначалу я даже не встревожилась. Я подумала, что это просто одеяло, которое кто-то уронил с верхнего этажа. Я подошла поближе и увидела, что булыжники вокруг залиты кровью. Жидкие седые волосы…
Я не закричала. Кричать — это не в моей натуре. Мне стало плохо. Я добралась до порожка кухонной двери, опустилась на него и уронила голову на руки. Это была мадемуазель Софи. Мне не надо было подходить ближе, чтобы убедиться в том, что она мертва. Причудливо распростертое тело, кровь, неподвижность… Сердце забилось так сильно, что казалось, оно готово выпрыгнуть из груди. Когда я наконец смогла подняться, ноги были словно чужие, будто отмороженные. Я с трудом поднялась по лестнице. Дом еще спал. Я поднялась в башенку и постучала в дверь Конора.
Конор открыл сам. Он уже не спал, а брился над раковиной, и на подбородке у него еще осталось мыло.
Когда я попыталась заговорить, мой голос дрогнул:
— Мадемуазель Софи. Лежит там, внизу. Мертвая.
Он застыл.
— Она, скорее всего, выпрыгнула из окна. Лежит там, на кухонном дворе.
Конор бросил бритву и вытер лицо полотенцем. Казалось, он слишком взволнован, чтобы говорить. Он автоматически повесил полотенце и тут как бы впервые увидел меня.
— Вам лучше немного полежать. Я провожу вас в вашу комнату. А она на кухонном дворе?
Я кивнула.
Для такого крупного мужчины он двигался очень легко. Я почти не слышала его шагов по лестнице, и только издалека донесся звук открываемой и закрываемой салонной двери. Я заплакала по несчастной душевнобольной старухе, которая вынуждена была выброситься из окна из-за того, что никому не была нужна в этом унылом, равнодушном мире.
Немного спустя я встала, умылась и пошла вниз, обогнав Эгана на лестнице.
— Вы так рано встали, Керри. А я только собрался ехать за хлебом.
Я сказала ему о мадемуазель Софи. Он уставился на меня, кровь отлила от его лица. Вошел Конор, и Эган повернулся к нему.
— Я позвонил доктору Фруассару и в полицию в Дьенне, — сказал Конор. — Я побоялся ее трогать. Только накрыл одеялом.
Эган прислонился к стене и на момент закрыл глаза. Потом хрипло сказал:
— Она совсем сошла с ума, если решилась на такое.
— Я не думаю, что она сама выпрыгнула, — сказал Конор. — Такие старые женщины, как Софи, не признают самоубийства.
Я обомлела. А Эган спросил:
— Что ты имеешь в виду?
— Ставни и стеклянная дверь были открыты. Может быть, она подошла к ним, чтобы закрыть их, и упала. Может быть, у нее закружилась голова. Она почти ничего не ела последние несколько дней.
Окна на «Ферме» были большие, от пола до потолка, и внизу была только маленькая декоративная решетка. Было легко представить, как она наклонилась вперед, чтобы дотянуться до ручки, и потеряла равновесие. Я предпочитала думать именно так, иначе надо было предположить, что ее просто довели до самоубийства. Меня охватил ужас, когда я подумала, каким глубоким должно быть горе, чтобы человек решил покончить с собой.
Арман и Лаура спали долго и проснулись оттого, что приехал полицейский автомобиль и «скорая помощь». Они появились и потребовали завтрак. Эган все рассказал Марии. Она спустилась с ним, бледная и испуганная, как дитя, и, всхлипывая, сказала:
— Это ужасно, Керри. Особенно для вас. Ведь вы первая нашли ее.
— Мария, — сказала я, собираясь сообщить ей то, о чем думала этим утром, когда осталась одна. — Как ты считаешь, неплохая мысль, если мы уедем из «Фермы»? Мы могли бы попутешествовать где захотим…