О, да, это надолго застряло у меня в голове. Его палец действительно очень нравился девушкам.
Я был единственным ребёнком, присутствовавшим при всём этом безумии. По большей части, взрослые, которые меня не знали, игнорировали меня. Но Кейт Мун, легендарный барабанщик The Who, всегда пытался дать мне почувствовать себя непринуждённо. Среди всей этой хаотической, буйной атмосферы вечеринок, где все орали, кричали, нюхали, вдыхали, пили и танцевали, Мун находил время успокоиться, обнять меня и спросить: “Как дела, парень? Хорошо проводишь время? Тебе разве не нужно быть в школе и всё такое? Ну, я, в любом случае, рад, что ты здесь”. Я навсегда запомнил эти моменты.
Мы обычно оставались до закрытия, которое было в два часа ночи. Затем наступало время собираться на парковке, заполненной девушками и парнями в диковинной глэм-рок одежде. На парковке все брали друг у друга номера телефонов, флиртовали и искали место для продолжения вечеринки. Но иногда случались разные препирательства, и часто в них участвовал мой папа. Он нападал на целые банды байкеров прямо передо мной, я был маленьким мальчиком, который прыгал в середину всего этого месива и кричал: “Это мой папа. Он действительно никакой сейчас. Что бы ни сказал, просто успокойтесь и простите его. Он не хотел этого говорить. И, пожалуйста, не бейте его по лицу, потому что такому парню как я действительно больно смотреть, как его папу бьют по лицу”.
У меня на самом деле было ужасное чувство, что мой папа причинит себе ужасный вред в драке или автокатастрофе. В тот момент ночью он был под таким сильным кайфом, что пройти по комнате было действительно опасно для спотыкающегося, падающего парня, каким-то образом пытающегося устоять на ногах. Он натыкался на мебель, держался за всё, что было устойчивым, нечленораздельно говорил, но всё ещё пытался сесть в машину и поехать на вечеринку. Я думал: “Вот дерьмо, мой папа не может говорить. Это нехорошо”. Когда он перебирал, я был ответственным за его безопасность, что было очень трудно для меня.
Всё это эмоционально выматывало меня так, что я даже не мог членораздельно говорить. Даже притом, что у меня были друзья в школе Эмерсон, а по выходным я в качестве друга ходил с папой в Радугу, я был довольно одиноким и создал свой собственный мир. Каждое утро я вставал, шёл в школу и был парнем, который находился в своём отдельном мыльном пузыре. Я нормально к этому относился, потому что у меня это пространство, где я мог претворяться, творить, думать и наблюдать. Однажды в том году, у одной из кошек нашей соседей появились котята, и я обычно брал одного пушистого белого котёнка на крышу гаража за домом и играл с ним. Он был моим маленьким другом, но время от времени я ругал его без особой причины, просто чтобы проявить свою власть над ним. В один из таких моментов я тыкал пальцами в мордочку котёнку, чтобы напугать его. Это было не смертельно, но это было актом агрессии, что было странно, потому что я всегда очень любил животных.
Один раз я ткнул котёнка слишком сильно, его маленький зуб проткнул его маленькую губу, и пролилась капля крови. Я до смерти перепугался. Я начал чувствовать сильную ненависть к самому себе за то, что причинил вред этому крошечному животному, который даже после такого инцидента остался нежным по отношению ко мне. Я был напуган тем, что моя неспособность останавливаться и предотвращать такие поступки была знаком начинающегося психоза.
Но в целом, я бы ни на что не променял бы свой образ жизни, особенно на некоторые бытовые реалии моих друзей из школы Эмерсон. Я приходил к ним домой и видел, как их папы приходили домой из офисов, и у них не оставалось времени, энергии и нежности для их детей. Они просто сидели, пили виски, курили сигару, читали газету, а затем шли спать. Это не казалось лучшим вариантом.
Пытаясь немного поспать, я отдыхал перед следующим школьным днем, в то время как люди занимались сексом на кровати, употребляли кокаин, и то, что они громко включали стерео, определённо не было мирным существованием. Но это было моё. Во время учёбы я по ночам оставался дома, а Паук был за своим главным столом в Радуге. И в середине ночи вечеринка продолжалась у нас дома. Я спал дома, и внезапно я слышал, как открывалась дверь, и поток маньяков наводнял дом. Потом включали музыку, звучал хохот, сыпались дорожки кокаина, и за всем этим следовал общий погром. Я пытался уснуть в своей задней комнате, которая была связана с одной единственной в доме ванной, люди входили, выходили, писали, орали и принимали наркотики.
Слава Богу, у меня было радио с будильником из семидесятых. Каждое утро в шесть сорок пять, оно будило меня популярной музыкой того дня. Обычно я очень сложно просыпался, но копался в своём шкафу, надевал футболку, шёл в ванную и готовился пойти в школу. Потом я проходил по дому и рассматривал погром. Он всегда выглядел как поле битвы. Иногда там были люди, которые отключились на кровати или на лестнице. Двери в комнату моего папы были всегда закрыты. Обычно он спал с какой-нибудь девушкой, но иногда он всё ещё не спал, закрытый в своей части дома.
Одной из причин того, что я так лелеял тот будильник, было то, что я действительно беспокоился о том, чтобы каждый день ходить в школу. Мне нравились практически все мои занятия. При всём сумасшествии, кайфе и ночных вечеринках, мой папа на сто процентов поддерживал меня во всех моих занятиях. Он сам получил высшее образование, и я думаю, он осознавал важность учёбы, образования и раскрытия себя новым идеям, а особенно в предложенных творческих направлениях. Каждый день он использовал в разговоре какое-нибудь безумное тайное слово, чтобы помочь мне увеличить мой словарный запас. Он также расширял мои вкусы в литературе, от Парней Харди (Hardy Boys) до Эрнеста Хемингуэя (Ernest Hemingway) и других великих писателей. В школе я всегда больше всего ждал своих занятий английским. Моим учителем была Джил Вернон (Jill Vernon), и она была самым глубоко вдохновенным преподавателем, какого я встречал. Она была миниатюрной дамой около пятидесяти лет с короткими чёрными волосами. Она действительно знала, как общаться с детьми, и превращала всё, о чём она говорила, орфографию, чтение, что угодно, во что-то интересное, захватывающее и весёлое.
Каждый день мы тратили первые пятнадцать минут занятия на письменные упражнения. Она писала на доске исходное предложение, а мы должны были продолжить его в любом направлении, как каждому покажется правильным. Некоторые ученики писали пять минут и останавливались, а я мог писать всё занятие.
Миссис Вернон регулярно оставляла меня после занятий, чтобы поговорить об этих письменных упражнениях, потому что она могла видеть, как я вкладывал всё своё сердце в те эссе.
“Я прочитала все твои записи, и я должна сказать, что у тебя особый писательский дар. Я думаю, ты должен знать это и что-то по этому поводу предпринять, - говорила она мне, - Ты должен продолжать писать”.
Когда ты в седьмом классе, и эта действительно прекрасная женщина, которой ты восхищаешься, находит время, чтобы высказать тебе такую идею, это было сладким звоном, который не переставал звучать всю мою жизнь.
Другой звон также начался примерно в то время. Мой папа рассказал мне о своей первой попытке сексуального опыта, которая не была приятной. Он пошёл в публичный дом на окраине Грэнд Рэпидс. Все проститутки были чернокожими. Моего папу отправили в комнату, и через несколько минут вошла дама среднего возраста с небольшим животиком. Она спросила, был ли он готов, но он был так напуган, что еле проговорил: “Мне жаль, но я не могу это сделать”. А как ещё можно было себя повести в тех условиях? Идти в странное место, в итоге, оказаться наедине со странным человеком, абсолютно никак не связанным с тобой, и ещё платить за это? Я думаю, тот его опыт повлиял на его желание того, чтобы у меня был более милый первый сексуальный опыт. Я просто не знаю, предполагал ли он то, что мой первый раз будет с одной из его девушек. Как только я переехал к своему папе, идея заняться сексом стала важнейшей для меня. Фактически, ожидание, желание и безумное увлечение этим неизбежным актом начались задолго до моего приезда в Калифорнию. Но тогда мне было одиннадцать, почти двенадцать, и пришло время действовать. Девушки моего возраста в школе Эмерсон, ничем не хотели со мной заниматься. У моего папы был ряд прекрасных молодых девушек тинейджеров, о которых я, не переставая, фантазировал. Но я не мог совладать с нервами и подойти к ним. Затем он начал встречаться с девушкой по имени Кимберли.