Я родился в госпитале Святой Марии в Грэнд Рэпидс в пять утра первого ноября 1962 года, весом всего в семь с половиной фунтов и ростом в двадцать один дюйм. Я был почти ребёнком Хэллоуина, но то, что я родился именно первого ноября, было ещё более особенным для меня. По магии цифр единица настолько мощная, что наличие трёх единицы подряд, значит очень хороший отправной пункт в жизни. Моя мама хотела назвать меня в честь моего отца, что сделало бы меня Джоном Кидисом третьим. Но мой отец склонялся к варианту Кларк Гейбл Кидис (Klark Gable Kiedis) или Каридж (Храбрость) Кидис (Courage Kiedis). В итоге, они остановились на имени Энтони Кидис (Anthony Kiedis). Это было данью уважения моему прадеду. Но с самого начала, я был известен как Тони (Tony).
После того, как меня забрали из больницы, я присоединился к своему папе, своей маме и их собаке Пэнзеру (Panzer) в их крошечном, построенном правительством доме в сельской местности за пределами Грэнд Рэпидс. Но в следующие две недели у моего папы проснулось желание сменить обстановку, и он стал крайне раздражительным. В январе 1963 года мой дед Джон Кидис решил переместить корни всей семьи и переехать в более тёплые места, Палм Бич, Флорида. Итак, он продал свой бизнес, упаковал все ценные вещи, взял свою жену и шестерых детей, плюс мою маму и меня. Я не помню, как я жил во Флориде, но моя мама говорит, это было приятное время, особенно когда мы вышли из- под хомута оскорбительного патриарха семьи Кидисов. Поработав в прачечной и накопив немного денег, моя мама нашла маленькую квартиру над винным магазином в Западном Палм Бич, и мы въехали туда. Когда она получила счёт за двухмесячную аренду жилья от дедушки Кидиса, она быстро написала ему: “Я отправила счёт твоему сыну. Надеюсь, он вскоре даст о себе знать”. Мама тогда работала в Ханиуэлл, зарабатывая шестьдесят пять долларов в неделю, стоимость недельной аренды нашего жилья. И ещё на десять долларов, мне нанимали дневную сиделку. По рассказам моей мамы, я был очень счастливым ребёнком.
Тем временем мой папа был один в его пустом доме в сельской местности. По совпадению, от одного из его лучших друзей ушла жена, поэтому два приятеля решили переехать в Европу. Папа просто оставил дом, машину в гараже, взял свои клюшки для гольфа, печатную машинку и другое его скудное имущество и отправился в Европу на С. С. Франция. После чудесной пятидневной поездки, которая включала завоевание молодой французской женщины, которая была замужем за копом из Нью-Джерси, мой папа и его друг Том поселились в Париже. К тому времени Джек отрастил длинные волосы, и он симпатизировал битникам на Левом Берегу. Они прожили вместе несколько приятных месяцев, сочиняя стихи и выпивая вино в заполненных дымом кафе, но у них кончились деньги. Они поехали автостопом в Германию, где они получили армейские должности, чтобы бесплатно вернуться в Штаты на военном корабле.
Они были как сардины в консервной банке, тряслись на волнах бурных морей, уклоняясь от рвоты и оскорблений типа: “Эй, Иисус, постригись”. Та поездка домой была самым плохим опытом в жизни моего отца. Каким-то образом он уговорил мою маму снова переехать жить к нему. После того, как её мама умерла в трагической автомобильной катастрофе, все мы переехали обратно в Мичиган в конце 1963 года. К тому времени мой отец настроился следовать по дорожке, проторенной Джоном Ризером, и поступил в колледж на двухгодичные курсы, преуспел во всех дисциплинах, получил стипендию на учёбу в хорошем университете а, в конечном счёте, устроился на хорошую работу и занял лучшую позицию, чтобы содержать семью.
Следующие два года он занимался именно этим. Он закончил колледж, получил много стипендий разных университетов, но выбрал стипендию, предложенную Университетом Лос-Анджелеса (UCLA). Он пошёл в кинематографическую школу и реализовал свою мечту жить в Лос-Анджелесе. В июле 1965 года, когда мне было три, мы переехали в Калифорнию. У меня сохранились некоторые неопределённые воспоминания о первой квартире, в которой мы жили втроём. Но менее чем через год мои родители снова расстались и снова из-за других женщин. Мы с мамой переехали в квартиру на улице Огайо, и она устроилась на работу секретарем в юридическую фирму. Даже притом, что она жила обычной жизнью, она всегда утверждала, что в душе она была хиппи. Я хорошо помню, как по выходным она брала меня с собой в Гриффит Парк на новый вид социального выражения, который назывался Время Любви. Зелёная холмистая местность была заполнена людьми, которые устраивали пикники, делали бусы любви и танцевали. Это всё было очень празднично.
Каждые несколько недель мой привычный ход жизни прерывался особой радостью, когда приезжал мой папа и забирал меня на прогулки. Мы шли на пляж и спускались по скалам, папа доставал из кармана расчёску, а крабы хватались прямо за неё. Потом мы ловили морских звёзд. Я приносил их домой и старался хранить их живыми в ковше с водой, но они быстро умирали и воняли на всю квартиру.
Каждый по-своему, мы процветали в Калифорнии, особенно мой папа. В UCLA у него произошёл творческий взрыв, и он фокусировал на мне каждый свой студенческий фильм. Из-за того, что он был моим отцом, он по-особенному режиссировал мои действия, и все фильмы в итоге выигрывали в конкурсах. Первый фильм, Экспедиция Мальчика, был красивым размышлением мальчика двух с половиной лет, который едет по улице на своём трёхколёсном велосипеде, далее в замедленном действии его взгляд переводится в сторону и останавливается на долларовой купюре. В остальной части фильма я дико катаюсь по окраине Лос-А., хожу в кино, покупаю комиксы, еду на автобусе и встречаю разных людей, благодаря тому доллару, который он нашёл. В конце всё это оказывается моей фантазией, потому что я кладу в карман купюру и уезжаю на моём трёхколёсном велосипеде.
Подающая надежды режиссёрская карьера моего отца была пущена под откос в 1966 году, когда он встретил молодую официантку роллершу, которая познакомила его с травой. Когда мне было четыре, мы с папой были на очередной нашей прогулке, гуляли по Сансет Стрип, как вдруг он внезапно остановился и мягко выдохнул немного дыма от травы мне в лицо. Мы прошли ещё несколько кварталов, и я становился всё более и более возбуждённым. Затем я остановился и спросил: “Папа, я сплю?”
- Нет, ты не спишь, - сказал он.
- О'кей, - я пожал плечами, побежал и влез на светофорный столб как маленькая обезьяна, чувствуя, что моё сознание немного изменилось.
Когда мой папа стал курить траву, он начал тусоваться в музыкальных клубах, которые были частью новой жизни, кипевшей на Сансет Стрип. Соответственно, мы всё меньше и меньше его видели. Каждое лето мы с мамой ездили в Грэнд Рэпидс увидеться с родственниками. Бабушка Молли (Molly) и её муж, Тэд (Ted), брали меня на пляж Грэнд Хэйвен, и мы отлично проводили время. В один из таких приездов летом 1967 года моя мама встретила Скотта Сэйнт Джона на пляже Грэнд Хэйвен. После того, как они провели некоторое время вместе, он уговорил её вернуться с ним в Мичиган в декабре 1967 года.
Сам переезд не был таким уж травмирующим, но то, что Скотт вмешивался в нашу жизнь, определённо тревожило меня. В этом хаотичном персонаже не было ничего домашнего, спокойного или комфортного. Он был большим, жёстким, смуглым и скупым, с чёрными сальными волосами. Я знал, что он работал в баре и много дрался. Однажды я проснулся рано утром и пошёл в комнату моей мамы, а он лежал там на кровати. Его лицо было просто размазано: с чёрными глазами, окровавленным носом, порванной губой и порезами. Кровь была повсюду. Моя мама накладывала лёд на одну часть его головы и смывала кровь с другой части его лица, говоря ему, что, вероятно, нужно пойти в больницу. Он просто был грубым, колючим и скупым. Меня тревожил тот факт, что моя мама была влюблена в этого парня. Я знал, что он был другом кому-то в нашей семье, но я не понимал, что он был лучшим другом моего папы.
Скотт был несдержанным, вспыльчивым и физически сильным. Это был первый раз в моей жизни, когда меня довольно серьёзно отшлёпали. Однажды я решил, что мне не нравится этикетка на задней части моей любимой синей куртки, потому что она натирала мне шею. В моей комнате было очень темно, но я знал, где лежали ножницы, поэтому я взял их и начал отрезать этикетку. В итоге я прорезал огромную дыру в куртке. На следующий день Скотт увидел дыру, спустил мои штаны и отшлёпал меня веником.