Он начал с мысли о предстоящем с нею свидании.
- Опять, вероятно, объяснение, - начал снова он думать вслух, - вечно чего-то ей недостает, а мне это скучно! Уф! Тяжело становится. И отчего во мне это? Разве не люблю? Нет, люблю и жаль мне ее, она мне дороже других, а чего-то нет во мне к ней!
Бежецкий опустил голову.
- Наконец, я сам себя перестаю понимать, не могу разобрать моих к ней отношений. Черт меня знает, что я такое? Или я не способен любить, потерял эту способность? Много жил! Да нет. Ведь вот без нее мне скучно. Отчего же при ней так тяжело. Просто душно как-то! Сознаю, что она хороший человек и меня любит и я ее люблю, должно бы быть с ней легко, а между тем, как вместе - вот так и хочется сбежать. Что это за дурацкая у меня натура? И она чувствует это, хотя и не говорит. Да… страшно жаль мне и уважаю я ее…
Он вдруг вздрогнул и поднял голову. Видно было, что новая мысль осенила его.
- Уважаю, - повторил он, - вот, должно быть, отчего и тяжело мне Уважаю ее, а сам не такой. Понимаю, что есть качества, за которые можно уважать человека, а сам таким быть не могу, не умею…
Он с горечью усмехнулся.
- Да, оттого мне с ней и тяжело. Она лучше меня, я это слишком глубоко чувствую. Та первая минута любви и воспоминание о моем унижении перед ней невыносимы для самолюбия. Они меня оскорбляют. Зачем она такая, а я не такой? Я часто должен скрывать перед ней мои побуждения и мысли, а то совестно…
Он снова поник головою.
- Совестно перед ней, вот слово, вот что меня давит, душит в ее присутствии. Ее превосходство… А при этом счастия быть не может. Каждая минута натянута, отравлена. Нам только тогда легко с людьми, когда мы чувствуем, что мы равны… Зачем она такая хорошая, отчего не хуже - тогда счастье бы было для нас возможно. Она бы подходила больше ко мне. Уж очень чиста! Как ангел, а мы люди грешные, больше чертей любим, с чертями веселее, - через силу улыбнулся он.
- Да, хотел бы я это изменить между нами, но, увы, этого, видно, не изменишь…
Владимир Николаевич встал и нервно зашагал по кабинету, затем прошел в спальню, оттуда вышел, переодевшись в халат.
VIII. Дебютантка
Господин Шмель примчал, - заплетающимся языком произнес, входя в кабинет, Аким, видимо, уже истративший данную Дудкиной рублевку.
- Разве так докладывают, азинс ты этакий! - крикнул на него Бежецкий. - Эге, да ты, брат, кажется того… уж налимонился… - продолжал он, глядя на Акима. - Проси…
- Чего того? Ничего я! У вас все того, как про Шмеля что скажешь. Не велик барин, известно подстега, только умел к нам приснаститься… - пустился старик в объяснения.
- Молчи, дурак, не твое дело. Ступай, проси, - оборвал его Владимир Николаевич.
Аким вышел.
- Извините, Владимир Николаевич, что я сегодня второй раз вас беспокою, - затараторил вбежавший Шмель, - но дело важное, не терпящее отлагательства и для вас весьма нужное.
- Здравствуйте прежде всего, а потом рассказывайте, что случилось. Садитесь.
Шмель уселся рядом с Бежецким на турецком диване.
Есть тут у меня один подрядчик знакомый, он купил на вас исполнительный лист и я боюсь, как бы не описал все это…
Борис Александрович указал рукой на обстановку кабинета и продолжал:
- Я считал своей обязанностью вас известить об этом.
- Ах… какая гадость, - заволновался Владимир Николаевич. - Что мне делать? Надо это уладить как-нибудь, а то это мне может повредить сильно на выборах.
- А я вот, - лукаво засмеялся Шмель, - за вас уж и придумал, как уладить. Вы только теперь думать собираетесь, а я почти что и устроил.
- Как же это? Говорите поскорее.
- У него есть дочь - красивая девчонка, да немножко в цене потеряла: сбежала три года тому назад с офицером. Теперь замуж-то никто и не берет. Отец не знает, куда с ней деваться. У нее страсть к сцене, одолела его с любительскими спектаклями. Денег много сорит, ему и хочется устроить ее к нам в общество, хоть на маленькое жалованье… Примите ее на сцену, а он исполнительный лист разорвет… Могу я ему это обещать?
Борис Александрович торжествующе, но вместе с тем вопросительно посмотрел на Бежецкого.
- Я думаю, не умеет ходить по сцене, - презрительно заметил тот, - ну да все равно, валите. Пускай отец придет и принесет исполнительный лист, я сделаю… Только скажите ему, что, конечно, я с него взятки бы не взял, но если он мне сделает одолжение, то я не захочу понятно остаться у него в долгу. Порядочные люди иначе поступать не могут.
- Хорошо-с, конечно, так и скажу-с, - отвечал Шмель.
- Не прикажите ли еще на счет отчетов, как в прошлом году, исправить, - начал он заискивающим голосом, после некоторого молчания.
- Нет, спасибо, в нынешнем году все деньги в кассе у меня налицо, - с гордостью произнес Владимир Николаевич, - ведь и в прошлом году все это произошло только от моей рассеянности и неаккуратности: я выдавал на расходы и не записывал.
Шмель чуть заметно и лукаво улыбнулся.
- Впрочем, - вдруг как бы что-то сообразив, обратился к нему Бежецкий, - если вы мне их поможете проверить, я буду признателен, кое-что можно будет и исправить.
- Я всегда с готовностью, - поклонился Борис Александрович.
Занятые разговором, они не слыхали раздававшегося в передней звонка, но при последних словах Шмеля в кабинете появился Аким с визитной карточкой на подносе.
- Госпожа Щепетович какая-то! - мрачно доложил он.
- Кто такая? - взял с подноса карточку Владимир Николаевич и стал ее рассматривать. - Скажи, что я не одет, принять не могу.
- Уж скажу. Известно, знаю как, - буркнул Аким, удаляясь.
- Кто это такая? - обратился Бежецкий к Шмелю, все еще продолжая вертеть поданную ему карточку. - Наверно, опять какая-нибудь любительница на сцену к нам просится. Страшно много их развелось. Как домашний скандал случился с барыней, побранилась с мужем - так и актриса готова.
Владимир Николаевич расхохотался.
- А вот, если барышня просится, так, наверно, после несчастной любви. Можно безошибочно сказать, - продолжал он.
В кабинете снова появился Аким.
- Что тебе еще надо?
- Да она говорит, - ухмыльнулся тот, - ничего, что не одет. Все равно я смотреть не стану и так, говорит, ладно. Только извольте их беспременно принять.
- Слышите, Борис Александрович, какая? - обратился Бежецкий к Шмелю. - Надо ее посмотреть.
- Любопытно, - ответил тот.
- Так все равно смотреть не будет? Ладно! Если ей все равно, и мне все равно. Даже еще приятнее! Хорошенькая или старуха? - обратился Владимир Николаевич к Акиму.
- Очень-с франтливая и субтильная барышня… На вид так, с отвагой!.. - продолжал ухмыляясь тот.
- Ну если субтильная, да еще с отвагой, - снова захохотал Бежецкий, - так проси.
Аким вышел.
- Посмотрим, что это за Щепе… Щепе… Щепетович, - произнес он, посмотрев на карточку.
Дожидаться прибывшей пришлось им не долго. В кабинет уже входила развязной, самоуверенной походкой молодая, шикарно одетая барыня, на вид лет двадцати пяти, с вызывающе-пикантным личиком, на вздернутом носике которого крепко сидело золотое пенсне, придавая ему еще более дерзкое, даже нахальное выражение; из-под фетровой белой шляпы с громадным черным пером и широчайшими полями, сидевшей на затылке, выбивалась на лоб масса мелких буклей темно-каштановых волос. В общем, прибывшая, со стройной, умеренно полной фигурой, красиво затянутой в черное бархатное платье, маленькими ручками в черных перчатках и миниатюрными ножками, обутыми в изящные ботинки, обладала всецело той возбуждающей, животной красотой, которая так нравится уже пожившим мужчинам.
- Честь имею представиться, Лариса Алексеевна Щепетович, - прямо подошла она к вставшему при ее входе с дивана Владимиру Николаевичу и подала ему руку.