- Он решил, что я проститутка. А я подумала, что секс сомнительного качества мне без надобности - в отличие от глюкозы. К тому же, я немного нервная сегодня, сам понимаешь, - отстукивая зубами чечётку и напяливая на ноги кроссовки, объяснила девушка.
- Шутки у тебя… Не до смерти, надеюсь? – надевая свитер и сапоги, уточнил Барнс.
- Представления не имею. Но Э.В.А. сказала – пульс есть.
Солдат посмотрел на мужика, подумал, что если замёрзнет – будет ещё один труп. Поэтому отнес его в мусорный бак, накрыл сверху раздобытой курткой и захлопнул крышку. Так по-любому теплее, чем на голой земле.
Они с Маклауд шли молча и максимально быстро, насколько одной позволяла раскалывающаяся голова и помутнения сознания, а второму – судороги то в руке, то в ноге, проскальзывающие как остаточные явления от электричества. Когда оказались дома, Сэма там не было. Консьержка долго не могла признать в двух оборванцах жильцов квартиры на седьмом этаже.
В итоге, назвав всё, что у них спросили, начиная с даты заселения и заканчивая мыслями бабушки о том, что наконец-то мистер Барнс обзавёлся девушкой, они-таки получили запасной ключ. Джеймс без слов пропустил телепатку в ванну и, пока она челюпахалась, собрал и выкинул одежду, выслушал матершинную тираду Уилсона, позвонив ему с запасного телефона, и вымыл руки и лицо в раковине на кухне. Потом глянул на время – сорок минут она в ванной.
- Ава, ты нормально? Скоро выйдешь? – постучался он.
В ответ не было ни звука, только вода шумела. Солдат распахнул дверь, влетая в наполненное паром помещение. За секунду у него перед глазами промелькнула тысяча опасностей, которым она могла подвергнуться в ванне.
Но нет. Рыжая всего лишь спала, свернувшись калачиком прямо на дне ванны, а сверху на неё лилась горячая вода. Разморило.
Уже укладывая её в кровать, понял, что всё закончилось. Наконец-то.
***
Первым всегда просыпался мозг. Когда разморозку запускали, сознание медленно и неэффективно, обрывками, анализировало обстановку. Ничего личного не всплывало. Сначала.
Комната закрытая, один выход. Тихо. Спокойно. Газ начинает шипеть, Зимний солдат открывает глаза. Доктор за пультом. Нервничает. Боится. Трясётся.
Когда купол капсулы поднимается, Солдат фантомно чувствует запах костра и мяса, от которых становится теплее. Он знает, что это неправда. Какая-то шутка изувеченного мозга. Знает, потому что вокруг было холодно, сыро и пахло лекарствами. Стерильностью. Хлоркой, которой пытались отмыть запекшуюся кровь какого-то нерадивого агента. Или очередной «крысы».
Здесь не могло быть костров.
Двое рослых парней вытаскивают его из криокамеры. Небрежно отдирают от креплений и проводов. После заморозки он слаб, как котёнок. Ноги не держат, руки не шевелятся, всё тело деревянное, тяжёлое, словно чужое.
Оно и есть чужое. Не его. Тогда чьё?
Сколько он проспал в этот раз?
Солдат внутренне сжимается, когда видит в конце длинного коридора выход в помещение с аппаратом обнуления. Эту боль он помнит на каком-то уже подсознательном уровне. Такое не стирается. Не забывается.
И каждый раз он орёт как в первый.
К такому не привыкнуть.
Когда мозг жрет адская боль. Когда всё тело колотит, трясёт, скручивает – и одновременно парализует, не давая шевелиться. И это противоречие раздирает мышцы, оседает в позвоночнике.
Пытка прекращается, и ему хочется отпрыгнуть, отодвинуться, сбежать… Но:
- Желание. Ржавый. Семнадцать. Рассвет. Печь.
Солдат чувствует, как постепенно ему становится всё равно. Как он себя чувствует. Где находится. Ничего нет. Никого нет.
И его тоже – нет.
Он вдруг ощущает странное – чьи-то руки на плечах. Они маленькие и прохладные, резко контрастируют с его горячей кожей. Сжимаются. Надавливают.
И Зимнему становится чуть легче. Он не один. Его кто-то держит.
- Девять. Добросердечный. Возвращение на родину. Один. Товарный вагон.
Человек, читающий код, останавливается прямо перед ним. Смотрит, анализирует, наблюдает. Есть эмоции, нет ли?
Уже давно – нет.
- Доброе утро, Солдат, - довольно кивает подполковник.
- Я жду приказаний, - автоматом вырывает у него.
Ему что-то говорят, про задание, потрясают папкой, но он чувствует лишь руки на своих плечах – и сосредоточен только на них.
Она – Солдат точно знает, что это девушка, и почему-то уверен, что рыжая – не даст ему упасть. Заблудиться.
Его поднимают, ведут в раздевалку, экипируют. У него своя форма, своё оружие. И пока техники суетятся вокруг него, в отполированной до зеркального блеска дверце шкафчика он видит фигуру, что подходит со спины.
Солдат оборачивается. Рыжая девушка улыбается. У неё зелёные глаза. Она смотрит на него, кладёт руки ему на грудь – и сердце тут же откликается, начинает стучать быстро, сильно, пытаясь ввертеться ей в ладонь, как щенок. Она поднимается к шее и выше – к лицу. Он внезапно вспоминает, что вокруг люди, техники, они доложат, и её убьют…
- Нет! Смотри на меня! – силой удерживая его голову в одном положении, говорит она, когда мужчина начинает озираться. – Только на меня!
В зелёных радужках он вдруг видит всего себя. По локоть в крови. Он стольких убил. Он не помнит точно, но точно знает, что много. Очень много.
Рыжая не смотрит на него с осуждением. Она смотрит с жалостью, с грустью. С нежностью. И от этого у Солдата подгибаются колени. Он хочет её обнять, но с его рук капает кровь. Особенно с металлической. Он не может даже дотронуться до неё.
Не смеет испачкать.
- Ты не один, Джеймс, - ласково шепчет она, пропуская волосы между пальцами и прижимая его голову к себе. – Ты больше никогда не будешь один.
- Я стольких убил… Я не могу, - хрипит Солдат ей в живот. – Не могу…
- Ты нужен мне, Джеймс. Очень нужен мне.
- Прости меня.
Он всё-таки обнимает её. Но его грязь к ней не липнет. Она будто счищает всю мерзость, что есть на его руках.
И на его душе…
***
…Барнс глубоко вздохнул и открыл глаза. Сон. Но слишком реальный. Такой… настоящий.
Он помнил каждую подробность, каждую мелочь. Он хорошо понимал, о чём именно в этом сне говорило его подсознание.
- …Если ты увязнешь, я тебя вытащу, - раздалось откуда-то сверху, и Джеймс подскочил на кровати, оборачиваясь к окну.
Маклауд стояла там и, кутаясь в его толстовку, ту самую, чёрную, смотрела на него.
- Почему ты не в постели? – спросил мужчина, боясь услышать ответ.
- Потому что, когда ты начал вскрикивать во сне, я решила, что лучше помогу с безопасного расстояния, - хмыкнула Ава. – Кому как не мне знать, что в таком состоянии тебя лучше не трогать.
- Я… ничего тебе не сделал?
- Нет.
Она была странной. Зажатой. Застывшей. Растерянной. Болезненно, ненормально спокойной.
Отрешённой.
За стенкой вздохнул Сэм. Аврора посмотрела туда, снова на Джеймса и ухмыльнулась:
- Не знаю, как тебе, а мне надо выпить.
- Крайний шкафчик на кухне, у окна, - подсказал шатен, потянувшись за штанами.
- Да, я знаю, - фыркнула девушка, выходя из комнаты и стукнув Уилсону в дверь: - Ночное бухалово. Ты с нами, братан?
Не прошло и двух минут, как Барнс разливал виски по чайным кружкам. У напарников стаканов не водилось, ибо надобности не было. Если кому-то приспичивало, отхлебывали прямо из бутылки. Просто случаи всегда были такие – не до деликатности и этикета как-то.
Солдат знал, что Аврора плохо соотносилась с алкоголем. Во-первых, хрупкое телосложение. Во-вторых, отсутствие практики. В-третьих, из-за телепатии повышалась чувствительность. Так что Маклауд не пила ничего крепче бокала красного полусладкого.
И тем удивительнее ему было видеть, как она молча опрокинула в себя порцию. Скривилась, прослезилась, но даже не пикнула. Мужчины переглянулись – очевидно, это дело ударило по ней куда сильнее, чем она показывала.