Выбрать главу

Хлопнула дверь. Пальцы чудовища дрогнули и застыли в нескольких дюймах от её лица. Отец недовольно оглянулся через плечо. Анжела не имела возможности видеть, что там происходит, но отец смачно выругался и отвернулся от неё.

– А ты ещё кто такой? – рявкнул он. Анжела вяло изучала широкие вельветовые брюки, что были перед глазами. Ей хотелось спать. Просто так и уснуть, прислонившись к стене, и не видеть снов.

Она услышала, как чей-то дрожащий голос сказал:

– Оставь её в покое.

Отец надвинулся на пришельца, загораживая его своей тушей. Анжела посмотрела на телевизор со следами кровавых пальцев. Записки на нём уже не было, но ведь так и должно быть… Никакой записки не было. Ничего не было.

– Пижон вонючий, да из тебя всю дурь…

Вспышка, грохот. Комната утонула в красном свете. Анжела будто слышала всё это издалека через толстое зеркальное стекло. Гулкий, словно из бочки, нечленораздельный рёв отца и короткий вскрик. Комната на мгновение застыла, потом снова пришла в движение. Странные поршни заработали быстрее, безжалостно растирая края отверстий. Цвета обрели невыносимую чёткость, тянущую в себя, увлекающую. Анжела не могла оторвать взгляд от красного отпечатка ладони на телевизоре. Мысли остановились. Кто-то приближался к ней, был совсем рядом – она это чувствовала, но не могла повернуть голову, чтобы посмотреть на него. Это мог быть отец. Мог быть Рон, мог быть плохой парень Эдди из тюремной камеры, а может…

– Анжела? Ты в порядке?

Джеймс. Опять он… Человек в зелёной куртке, заляпанной кровью, с растрепавшимися волосами, нервно сжимающий в руке пистолет. Ствол пистолета дымился. За Джеймсом на полу растянулся отец – вернее, то, чем он стал. Рот приоткрылся и искривился, голова запрокинулась назад. Посреди лба появилась открытая рана, из которой сочилась кровь и какая-то вязкая серая масса. Он был мёртв, уже окончательно. Анжеле захотелось закинуть голову назад, рассмеяться, захлопать в ладоши и плюнуть прямо в разворошенную свиную харю. Отец лежит перед ней. Его больше не волнуют ни бутылки, ни очередная Марго, ни упрямая дочь. Он мёртв. Она убила его.

Уголки губ чудища дрогнули, что-то шевельнулось в сером провале, который зиял у него на лбу. Он был… всё ещё жив?

Анжела вскочила на ноги, превозмогая боль. С надрывными всхлипами она подбежала к телу и пнула его в бок. Отец дёрнулся, открыл мутные, блуждающие глаза.

… жив! Кровь снова запульсировала в венах, бурля с бешеной скоростью.

– Анжела, что ты делаешь?

Не обращая внимания на обеспокоенный голос Джеймса за спиной, она подбежала к телевизору и подняла тяжёлый аппарат на руки. Старый телевизор, набитый массивной электроникой… Сгодится. Сгодится, чтобы отправить чудище в ад.

Она швырнула телевизор на пол, целясь в голову. Ожидала вспышки, синих искр и звона плавящегося кремния, но ничего подобного не случилось. Приёмник мягко печатался в неживое лицо и отскочил в сторону, перевернувшись на другой бок. Левое веко отца от удара опустилось, и теперь он сверлил потолок единственным остановившимся глазом. Кинескоп отчётливо хрустнул.

– Да успокойся же! – отчаянно закричал Джеймс, отступая в угол. Анжела обернулась, как ужаленная. Джеймс смотрел прямо ей в глаза, и она прочитала в них – помимо всего прочего – предупреждение. Она отпрянула к двери:

– Не смей приказывать мне!

– Да я и не приказываю, – Джеймс опять говорил голосом профессионального психиатра, от которого у неё сводило зубы. – Просто нам обоим сейчас нужно прийти в себя. Эта тварь…

… ей показалось, или на его губах проскочила улыбка?

– Что тебе нужно? – прокричала Анжела ему в лицо; кровь прилила к щеке. Голова гудела от напряжения. Ей стало дурно. Ноги вновь отказывались держать её. – Почему ты стараешься быть добрым со мной? Думаешь, я ничего не замечаю?

Джеймс торопливо вскинул руки – его любимый жест. Похоже, он использует его каждый раз, когда его прищучивают за правду. Анжела посмотрела на его тонкие пальцы, вспомнила, как они превращались в похотливые щупальца-присоски, и содрогнулась от отвращения.

– Анжела, я… – слащавое, лживое увещевание.

– Вам всем нужно одно, – она прикрыла глаза, чтобы не видеть это подобострастное лицо, – всегда одно и то же. Только одно…

– Ты не права, Анжела. Я вовсе не хотел…

– Почему ты врёшь? – спросила она. – Давай, скажи, что тебе нужно на самом деле, почему ты гонишься за мной по всему городу.

Джеймс едва заметно покачал головой. Пальцы сильнее вцепились в рукоятку пистолета. Анжела вспомнила выстрел, который слышала, едва зайдя в Историческое общество. В воображении возникла яркая картина: Джеймс, возвышающийся над беспомощной жертвой, верша суд, как грозный судия, его щупальце, спускающее курок. А вместо лица – образ жестокого божка.

– Ты такой же, как он, – слёзы душили её, одновременно накатывала и отпускала вязкая тошнота, зажимающая грудь в железный обруч, – ты хочешь избить меня… взять силой, как он. Жирная, отвратительная… свинья!

Она упала на колени и зарыдала. Джеймс ушёл из поля зрения, но она догадывалась, что он сейчас делает. Победно ухмыляется. Или взводит курок пистолета. Всё одно. Слишком много за одну ночь…

Склизлая, мелко дрожащая рука легла на плечо, заставив содрогнуться и вскочить на ноги. Джеймс озадаченно смотрел на неё, потом перевёл взгляд на свою ладонь. Обычная ладонь, человеческая. Когда на неё смотришь прямо, она всегда человеческая. Но стоит отвести глаза…

– Не прикасайся ко мне, – процедила Анжела, пятясь к выходу. – Меня от тебя тошнит.

Джеймс оставался на месте. Из нагрудного кармана куртки выглядывал край помятой фотокарточки. Той самой фотокарточки, где была его мёртвая жена. Но тогда он обращался с фотографией бережно, как с фамильной драгоценностью… а теперь она небрежно скомкана и криво засунута в карман. Анжеле пришла на ум мысль – что сказала бы его жена, если бы видела истинную сущность мужа так же хорошо, как видит она? Это клиновидное лицо, эти скользкие руки подводной гидры? Тошнота снова дала о себе знать скрутившимся желудком.

– Ты сказал, что твоя жена умерла, не так ли? – холодно спросила Анжела, взявшись за ручку двери. Так удобнее, можно в любой момент выскочить в коридор.

– Да, – Джеймс склонил голову в имитации печали и скорби. Он нисколько не удивился резкой перемене темы. – Она была больна.

– Лжец! – бросила Анжела. Поршни на стенах на мгновение замерли. – Я всё знаю, Джеймс. Ты не любил её и не любишь. Наверняка нашёл себе кого-то другого и забыл её… не так ли?

Он резко поднял голову, впился в неё бездонными зрачками. В них тонуло безумие. Анжела подумала, что Джеймс её пристрелит на месте. Она ждала, ждала, а он всё стоял – смотрел даже не на неё, а в пустое пространство. Анжела отвернулась и открыла дверь. В комнате было невыносимо жарко. Закрывая дверь, она услышала, как Джеймс пробормотал:

– Это смешно. Я никогда…

Очередная ложь в большом клубке иллюзий осталась недовысказанной…

«Томас Ороско».

Имя на могильной плите было высечено давно и успело затереться. Большой серый камень, лежащий посредине лужайки цвета пламени. Трава здесь была оранжевой, как закат. Она едва колыхалась под порывами ночного ветра, создавая ощущение, что всё кладбище охвачено огнём. Это был задний двор Исторического общества… должно быть, в старое время здесь находили упокоение несчастные, закончившиеся свою жизнь в стенах тюрьмы.

Имя отца не удивило её. Отец мёртв, она его убила, и он на глубине шести футов под этим камнем. Потерянная истина, в поисках которой она и вернулась в город детства. Она больше ничему не удивлялась… мир безумия, в котором решительно ничего не невозможно.