«Направляю Записку директора Института востоковедения АН СССР т. Примакова Е. М.
Несмотря на элементы субъективизма, она правильно отражает всю сложность и глубину противоречивой ситуации на Ближнем Востоке.
Приводимые в Записке факты подтверждают высказывавшиеся мною на заседании Политбюро 18 августа опасения по поводу того, что нас тем или иным путем хотят втянуть в непосредственное участие в возможном военном конфликте. Тогда мы все согласились с тем, что этого допустить ни в коем случае нельзя. Сейчас я хочу добавить, что наше политическое участие в делах урегулирования положения в этом районе должно осуществляться исходя из того, чтобы на нас в конце концов не «повесили» всю ответственность за возможные неблагоприятные для Сирии и других арабских стран последствия.
Несмотря на предпринимаемые нами меры, наши действия по решению ближневосточной проблемы носили подчас импульсивный характер, наша информация по Ближнему Востоку тоже отрывочна и нередко носит оттенок личной позиции товарищей, которые ее представляют.
Чтобы исправить такое положение и по возможности избежать неприятных для нас случайностей, вношу предложение образовать постоянно действующую комиссию Политбюро по типу польской и афганской, которой поручить наблюдение за делами в районе Ближнего Востока и внесение своевременных предложений в Политбюро. В состав комиссии можно было бы включить тт. Устинова Д. Ф., Громыко А. А., Алиева Г. А., Пономарева Б. Н., Корниенко Г. М., Огаркова Н. В.[89]
При комиссии можно было бы образовать рабочую группу из специалистов по Ближнему Востоку и других товарищей, имеющих отношение к этой проблеме. Но это уже должна определять сама комиссия.
Ю. Андропов. 27 августа 1983 года».
Очевидно, в этом и было «назначение» Записки Примакова. Теперь Ближний Восток, как Афганистан и Польша, изымались из единоличных владений МИДа и передавались в общее пользование комиссии Политбюро. Все основные вопросы, касающиеся этого жаркого региона, должны теперь решаться там. А поскольку между ее членами неизбежно будут возникать расхождения, то последнее слово будет за Генсеком — Андроповым. В этом, очевидно, и был его замысел.
1 сентября 1983 года в Кремле заседало Политбюро. Это было последнее заседание, на котором присутствовал Андропов. Выглядел он бледным и уставшим, но это никак не сказывалось на его поведении — заседание он вел твердо, по-деловому, и чувствовалось, что он хозяин.
По резолюции Андропова дискуссии не было. Политбюро приняло решение одобрить содержащиеся в ней соображения и образовать комиссию по Ближнему Востоку в предложенном составе. «Созыв» этой комиссии, то есть председательство в ней поручалось Устинову.[90]
Громыко отнесся к этому решению стоически.
— Баба с воза — кобыле легче, — заметил он уже у себя в кабинете.
Мудрым человеком был все-таки Андрей Андреевич Громыко, пробывший на посту министра иностранных дел СССР двадцать три года. Тут, как бы в скобках, надо заметить, что угрозами и бряцанием оружия, собственно говоря, дело тогда и ограничилось — войны удалось избежать, а через год, в июле 1984 года, весь личный состав советских воинских частей покинул территорию Сирийской Арабской Республики. Так было завершено выполнение пункта первого плана Андропова, но уже без Андропова.
Глава двадцать первая
Чего боялись в Кремле?
Вот на таких тревожных нотах наступала осень 1983 года. Временами казалось, что мир уже подошел к грани, за которой большая война. Конфликт на Ближнем Востоке разгорался не в вакууме, а в обстановке обвального обострения советско-американских отношений. На закрытом партактиве МИДа осторожный Громыко так обрисовал положение:
«Международная обстановка очень осложнилась, обострилась и является опасной. Главная причина нынешнего обострения в том, что правящие, руководящие силы в США изменили свою линию на международной арене… В настоящее время администрация Рейгана делает главный упор на то, чтобы добиться военного превосходства, и прежде всего в области ракетно-ядерного оружия».
А помощник Андропова Александров, который от Брежнева благополучно перешел теперь к новому Генсеку, так наставлял заведующего ОБВ:
— В твоем Ближнем Востоке больше ковыряться не будем. Сейчас на первый план выходят глобальные задачи. Американцы повели дело к слому геостратегического баланса сил. Раскручивают гонку вооружений, ассигновывают на это неимоверную кучу денег и собираются разместить в Европе свои средние ракеты. Мы будем им жестко противостоять и спуску не дадим.
Но запомни — тональность в речах должна быть разной. Пусть Громыко, Устинов, Пономарев и все другие ругают американцев на чем свет стоит. То же и в печати. А у ЮВ должен быть конструктивный тон без особой ругани. Главное, — как выправить положение и спасти человечество от гибели. При этом должны излагаться яркие программы мер, ведущие к миру, сокращению ракетных, ядерных и обычных вооружений.
Разумеется, Александров не отсебятину порол, а повторял то, что обсуждалось в кабинете у Генсека.
Устинов и Андропов давно уже били тревогу. Публично и в закрытых выступлениях они предупреждали, что с приходом администрации Рейгана происходит коренной пересмотр основ политики США. Дело даже не в воинствующих заявлениях нового президента о крестовом походе против коммунизма и обвинений Советского Союза во всех смертных грехах. Это только пропагандистский фон, за которым кроется разработка нового военно-стратегического курса. Суть его — новая роль, которая отводится теперь ядерному оружию.
Еще при Никсоне с американцами было выработано четкое понимание о взаимном сдерживании путем нанесения друг другу неприемлемого ущерба. Оно делает ядерную войну бессмысленной — в ней одержать победу нельзя. Это положение вещей было закреплено в договорах ОСВ-1 и ПРО, заключенных в Москве в мае 1972 года, и являлось, по сути дела, основой стратегической стабильности в мире на протяжении последних 10 лет.
Что изменилось с тех пор? В дополнение к унаследованной еще от Картера концепции «ограниченной» войны появилась президентская директива Рейгана № 32, которая исходит из возможности ведения «затяжной» ядерной войны с Советским Союзом. Причем в этой войне США «должны одержать верх».
На этой основе — ядерная война возможна, и в ней США должны победить — строится теперь конкретная американская политика в военной области.
Некоторые эксперты пробовали робко спорить, что нового в этой американской политике, по сути, нет. США при всех президентах, начиная с Трумэна, исходили из возможности ведения ядерной войны и нанесения первыми ядерного удара. И такую войну они собирались вести не для того, чтобы проиграть.
Но их не слушали. То, что говорилось раньше, была лишь «теория». А теперь администрация Рейгана приступила к практическим делам. Огромные военные ассигнования и создание новых современных систем оружия — это конкретное выражение новой американской политики.
Прошло всего две недели после прихода Рейгана в Белый дом, и президент потребовал увеличить военный бюджет на 32,6 миллиарда долларов. Конгресс тут же утвердил, и новая администрация запустила программу создания межконтинентальных ракет МХ с 10 боеголовками каждая и баллистических ракет «Трайдент» на подводных лодках, также с разделяющимися головными частями (РГЧ). Кроме того, ускоренными темпами создается новый тяжелый бомбардировщик Б-1, а также крылатые ракеты большой дальности воздушного и морского базирования.
Д.Ф. Устинов так прокомментировал планы Пентагона:
— Это крайне опасный виток гонки вооружений. Ведь 100 МБР МХ — это тысяча высокоточных ядерных боеголовок индивидуального наведения мощностью по 600 килотонн. Это значит, что мощность каждой боеголовки в 30 раз больше мощности атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. Ракеты МХ являются оружием, дестабилизирующим общую стратегическую обстановку.