Выбрать главу

Поэтому к новой американской доктрине советские военные относились с философским спокойствием. Ведь, по сути, их позиция была весьма близка к американской, но, разумеется, при том понимании, что победит или «одолеет» в этой войне Советский Союз.

Все это говорилось и писалось открыто, правда, в основном для военной аудитории. И советское руководство своих военачальников не одергивало.

А во внутренних дискуссиях в тот период активно обсуждался тезис о том, что в случае столкновения двух военных блоков — НАТО и Варшавского договора — боевые действия между ними в Европе могут вестись исключительно обычным оружием. Причина этому — понимание обеими сторонами катастрофических последствий ядерной войны, и потому они не станут переступать ядерного порога. А в качестве доказательства приводилась Вторая мировая война, когда Гитлер так и не решился применить химическое оружие, опасаясь возмездия таким же оружием.

В разгар этих дискуссий я спросил маршала Огаркова: как можно совместить его уверенность в победе и выкладки ученых о неизбежной гибели человечества — как победителей, так и побежденных — в результате обмена ядерными ударами?

Разговор этот был, что называется по душам, у него в кабинете на улице Фрунзе летом 1982 года. Между нами давно сложились добрые отношения. Я не хочу называть их дружбой, памятуя о разнице в возрасте и положении, но нечто похожее на нее было.

Мы познакомились с Николаем Васильевичем в 1969 году в Хельсинки, где начались переговоры по ограничению стратегических вооружений. Он был членом делегации от Генерального штаба, а я старшим советником по дипломатической части. Мы много разговаривали, гуляли, вместе проводили досуг. Это был удивительный человек. Даже внешность у него была располагающая — высокого роста, широкоплечий, стройный, с мужественным волевым лицом и четкими, уверенными движениями. Он мог быть и жестко требовательным, и в то же время чутким и внимательным. Не терпел лжи, двуличия и говорил то, что думал, чем бы это ему ни грозило. В его поведении сквозило благородство офицеров старой русской армии. И еще одна деталь: наивно, даже по-детски, он боготворил армию. Искренне огорчался, когда говорили о ее недостатках или безобразиях, но не спешил бить наотмашь обидчика, а старался разобраться, отделить правду от обиды и лжи, а главное, исправить положение в самой армии.

Откровенный разговор такого рода был у нас не впервой, и Огарков сказал:

— Я не ученый и не мое дело строить прогнозы будущего человечества. Я военный, и мне поручено командовать войсками. Но я не могу посылать людей в бой и пускать ракеты, если не буду уверен в победе. Поэтому моя задача — разработать такие планы военных действий и оснастить войска таким оружием, которые обеспечивали бы победу. И противник должен знать, что шансов победить у него нет. Если изначально исходить из того, что врага не одолеть, зачем тогда армия, зачем тогда оружие? Но этот выбор не для меня.

А дальше у него были такие интересные высказывания:

— В 50-е и 60-е годы, когда ядерного оружия было еще мало, оно рассматривалось как средство, позволяющее нарастить огневую мощь войск. Его просто приспособили к существовавшей тогда практике ведения военных действий и в первую очередь для решения стратегических задач. В последующем, в 70-егоды, быстрый рост количества ядерного оружия и создание многообразных средств его доставки привели к коренному пересмотру роли этого оружия, поставив под сомнение даже саму возможность ведения войны ядерным оружием. Теперь, в начале 80-х, речь идет о высокоточном оружии и новых технологиях. Но войну это отнюдь не отменяет. Просто методы ее ведения должны быть приспособлены к новым реалиям.

И так думали не только военные. Мало кто знает, что в это же время советское руководство активно обсуждало вопрос: объявлять или не объявлять публично об отказе от обязательства не применять первыми ядерное оружие?

Громыко и Устинов считали, что, заявив в одностороннем порядке о неприменении первыми ядерного оружия, Советский Союз мало что выиграл в политическом плане, а в военном, скорее всего, проиграл. Получилось так, что использовать ядерное оружие он может теперь только в ответном или ответно-встречном ударе. То есть ждать, как в 1941 году, когда противник нанесет первый удар. А у США руки свободны. И это в условиях, когда основной эффект ядерного сдерживания как раз и состоит в непредсказуемости применения этого оружия.

Свет в окне — значит, война будет

И теоретическими спорами тут дело не ограничилось. Глубоко в недрах ВПК готовились «адекватные ответные меры», о которых со значением предупредил Андропов. Какие, естественно не раскрывалось, чтобы еще больше нагнать страху. Андропов только показал рукой:

— Создавая ПРО, американцы ждут удара из космоса, — и он сделал зигзагообразное движение рукой, показывая, как ракеты будут лететь из космоса. — А наш удар будет отсюда… — и его рука изобразила полет ракеты снизу, видимо, из-под воды.

Но в ВПК, судя по всему, особых надежд на подводные ракеты не возлагали. Поэтому в числе других «адекватных» мер там разрабатывалась система «Мертвая рука» на тот случай, если коварные американцы нанесут внезапный ядерный удар по советской столице и уничтожат вместе с ней все советское руководство. Эта «Мертвая рука» предусматривала автоматический удар всей ядерной мощью по США в случае даже одного ядерного взрыва на территории Советского Союза. Руководил этими строго секретными разработками заведующий сектором ракетно-космических проблем Оборонного отдела ЦК КПСС Б. Строганов. И на одном из полигонов уже развертывалась пробная система обнаружения и автоматического ответного удара. Но, к счастью, дальше проработки дело не пошло.

Тогда же, в начале 80-х, и был создан знаменитый «ядерный чемоданчик», который до сих пор неизменно следует за президентом России. Это — система конференц-связи «Казбек», которая предназначена прежде всего оповестить высшее руководство страны о ракетно-ядерном нападении. И лишь после этого «чемоданчик» переводится в рабочий режим и с него можно отдать приказ об ответном ядерном ударе[94]

В это же время давно шла и другая тайная операция под кодовым названием «Операция РЯН» — ракетно-ядерное нападение.

Еще весной 1981 года Политбюро по инициативе Устинова и Андропова утвердило директиву обеим разведслужбам, КГБ и ГРУ, организовать тщательный сбор информации о планах США и НАТО совершить внезапное нападение на Советский Союз. Это была самая крупная послевоенная разведывательная операция, продолжавшаяся по 1984 год.

В марте 1981 года состоялось Всесоюзное закрытое совещание работников КГБ, на котором доклад делал Андропов. По свидетельству генерала В. Широнина, заместителя начальника советской контрразведки, в этом докладе он особо подчеркивал, что международная обстановка крайне обострилась и возросла опасность войны.

«Советские чекисты, — говорил Андропов, — должны научиться действовать прицельнее, точнее, быстрее. Главная задача — не просмотреть военных приготовлений противника, его подготовки к ядерному нападению, не проглядеть реальной опасности возникновения войны».

Профессионалы органов КГБ, как пишет Широнин, хорошо понимали Андропова. «Главная опасность состояла во внезапности первого удара. Прозевать его — значит погибнуть. Поэтому и говорил Андропов: не просмотреть, не просмотреть».[95]

Всем резидентам в западных и некоторых нейтральных странах были направлены специальные инструкции. В них строго предписывалось вести тщательное наблюдение за всей политической, военной и разведывательной деятельностью, которая свидетельствовала бы о подготовке к внезапному ядерному нападению. Помимо агентурных сведений, такими признаками могли быть светящиеся окна в ночное время в зданиях правительства и на военных объектах, передвижение важных государственных чиновников в необычное время, резкое увеличение сбора донорской крови, рост потока дезинформации против СССР и т. д.[96]

вернуться

94

Известия. — 2000. — 5 янв.

вернуться

95

Широнин В. Под колпаком контрразведки. М., 1996. — С. 328–329.

вернуться

96

Добрынин А. Сугубо доверительно. — М.: Автор, 1997.— С. 550–552.