Также я предлагаю фьюжн в музыкальном оформлении. Поступки и мысли героев, по моему замыслу, в одной из сцен должны сопровождаться звуковой дорожкой из «АВВА». И не только для того, чтобы показать вневременность истории, но и для утешения зрителя; точнее, для того, чтобы дать зрителю силы увидеть в героях те немногие проблески добра и любви, которые у них все-таки есть.
Сцена 1.
Утро. Полутемная комната в доме главного героя Ваньки Шишкова.
Обстановка, которую в московской мещанской среде того времени (1840-е – 1850-е гг.) сочли бы небогатой. Но здесь, в маленьком сибирском городке, она считается достаточно зажиточной. Русская печь, пестрые половички. Чистенькие полотенца украшают иконы в красном углу. При этом в комнате много всякого скарба – кадушки, бочки, утварь, пыльные сундуки. Много старого тряпья, отчего в голубоватом утреннем свете в воздухе носится пыль.
Мать и старшая родственница главного героя уже встали и хлопочут по хозяйству. Мать будит сына, который лежит на печи, накрывшись пыльным овчинным тулупом.
Мать: – Вставай уже. День на дворе. К Анкудиму пора пряники нести. С ночи пекла, а с тобой засохнут.
Родственница: – Куда ж ему встать, если полночи гулял.
Ванька с трудом поднимает голову и медленно садится на печи, протирая глаза. Его грязные спутанные волосы всклокочены, лицо опухло. Видно, что вчера он сильно выпил лишнего.
Мать: – Спасибо еще, что Анкудим наши пряники берет. Дай ему бог здоровья. Без него бы померли.
Родственница: – Хороший человек. Богатый, а добро помнит. Помнит, как с Семеном дела вел.
Мать: – Эх, кабы Семен не помер, может, еще бы сосватал бы его Акулинку за нашего. (Грустно смотрит на сына). Человеком бы сделал. А теперь что ж…
Родственница (раскатывая тесто): – Куда там! Анкудим Трофимыч на Фильку Морозова виды имеет. У того ж от отца за Анкудимом четыреста целковых осталось. Понятно, он деньги отдавать не хочет, а хочет дочку за него отдать. Да только… (понижает голос) говорят, не бывать этому. Филька-то, как наследство получил, вконец загулял. Так и говорит, значит: у меня родители померли, так я теперь деньги пропью, все порешу, а потом в солдаты пойду, а через десять лет фельдмаршалом к вам приеду.
Мать (очевидно, не в первый раз слушающая эти слова): – Ох, беда, беда. Отец работал, копил, а он враз все спустить хочет, да еще хвалится. И наш с ним туда же.
Ванька тем временем тяжело слезает с печи и садится на лавку.
Родственница: – Оно понятно, когда деньги шальные заводятся, так и товарищи сразу набегут. А уж девки как его любят, так ужасти.
Ванька (хриплым голосом): – Мать, слышь, дай кваску.
Мать: – Кваску ему… Наказание за мои грехи. Отец пил, теперь этот пьет. Так отец хоть работал. А ты, видать, все имение разорить хочешь!
Ванька: (морщась от головной боли): – Заткнись ты. Дай попить лучше.
Мать: – Чтоб тебя черти съели. (Лезет за квасом, наливает. Подает сыну чашку, он жадно и неаккуратно пьет: жидкость стекает ему на грудь). Собирайся к Анкудиму, говорю. Вовремя не принесешь пряников – он еще осердится, не дай бог, да и откажет нам. Что делать тогда будем?
Ванька: – Что делать? А деньги доставать, которые от бати остались. Они же у тебя в подушку зашиты. (Усмехается) Не так разве?
Мать (со слезами в голосе): – Он еще деньгами меня попрекать будет. Сам день-деньской с Филькой гуляет, а мать с вечера квашню ставит, ночью печет, только бы его прокормить. Так он еще последние гроши у меня вытащить хочет.
Родственница: – Небось, хочет, как Филька. Чтоб девки за ним бегали.
Ванька (родственнице, злобно): – Рот закрой, я сказал!
Мать: – Господи Исусе. Видно, судьба мне на старости лет пойти побираться…
Ванька одевается.
Мать: – Причешись хоть. Смотреть на тебя страшно.
Ванька: (Умываясь из кадки, приглаживая волосы и разглядывая себя в маленькое зеркальце на стене): – Слышь, мать. А правда, что ты от бати к цыгану бегала? Все говорят, я на цыгана похож.
Родственница: – Вот окаянный. Чтоб язык у тебя отсох. Такие речи – и родной матери!