Слетает он от ветра и оттого, что по соснам прыгают белки. Когда очень тихо, то слышно, как они шелушат сосновые шишки.
Дом стоит у самого моря. Чтобы увидеть бы море, нужно выйти за калитку и немного пройти по протоптанной в снегу тропинке мимо заколоченной дачи.
На окнах этой дачи еще с лета остались занавески. Они шевелятся от слабого ветра. Должно быть, ветер проникает сквозь незаметные щели в пустую дачу, но издали кажется, что кто-то подымает занавеску и осторожно следит за тобой.
Море не замерзло. Снег лежит до самой кромки воды. На нем видны следы зайцев.
Когда на море подымается волна, то слышен не шум прибоя, а хрустенье льда и шорох оседающего снега.
Балтика зимой пустынна и угрюма. Латыши называют ее "Янтарным морем" ("Дзинтарс юра"). Может быть, не только потому, что Балтика выбрасывает много янтаря, но еще потому, что ее вода чуть заметно отливает янтарной желтизной.
Днем в доме, где я живу, идет привычная жизнь. Трещат дрова в разноцветных кафельных печах, заглушенно стучит пишущая машинка, молчаливая уборщица Лиля сидит в уютном холле и вяжет кружево. Все обыкновенно и очень просто.
Но вечером кромешная темнота окружает дом, сосны придвигаются к нему вплотную, и когда выходишь из ярко освещенного холла наружу, тебя охватьшает ощущение полного одиночества с глазу на глаз с зимой, морем и ночью.
Море уходит на сотни миль в черно-свинцовые дали. На нем не видно ни одного огонька. И не слышно ни одного всплеска.
Маленький дом стоит, как последний маяк, на краю туманной бездны. Здесь обрывается земля. И поэтому кажется удивительным, что в доме спокойно горит свет, поет радио, мягкие ковры заглушают шаги, а на столах лежат раскрытые книги и рукописи.
Там, к западу от Вентспилса, за слоем мглы есть маленький рыбачий поселок. Обыкновенный рыбачий поселок с сетями, сохнущими на ветру, с низкими домами и низким дымом из труб, с черными моторками, вытащенными на песок, и доверчивыми собаками с косматой шерстью.
...В море около поселка лежит большой гранитный валун. На нем еще давно рыбаки высекли надпись: "В память всех, кто погиб и погибнет в море". Эту надпись видно издалека»1.
Вы обратили внимание, что в каждом абзаце у Паустовского всего две-три фразы? Две-три фразы — и повествование продолжается с красной строки. Почему? Да потому, что каждый абзац — это отдельная картина, нарисованная всего двумя-тремя фразами, и с каждой новой «красной строки» начинается новая картина.
Но всегда следующая картина связана с предыдущей, и вместе они — единое целое.
Абсолютно сценарный прием, хотя Паустовский и не помышлял о сценарии!
Какой бы абзац вы ни прочли, то, что писатель нарисовал словами, вы легко представляете себе — очертания, краски, освещение, мелкие и крупные детали, — как будто все это видели собственными глазами. Любой режиссер и оператор скажут вам, что без каких-либо дополнительных пояснений понятно, как перенести на пленку описание, сделанное Паустовским.
1 Паустовский, К.Г. Золотая роза / К.Г. Паустовский. — М.: Педагогика, 1991.
К. Г. Паустовский писал:
«...Если писатель, работая, не видит за словами того, о чем он пишет, то и читатель ничего не увидит за ними. Но если писатель хорошо видит то, о чем пишет, то самые простые и порой даже стертые слова приобретают новизну, действуют на читателя с разительной силой и вызывают у него те мысли, чувства и состояния, какие писатель хотел ему передать».
Паустовский считал это законом литературного творчества.
А как важно для сценариста, чтобы его «мыслями, чувствами и состояниями» проникся режиссер!
Даже один лишь процитированный выше отрывок — описание Рижского взморья в зимнюю пору —доказывает, как строго подчинялся писатель такому закону. Но, конечно, он имел в виду не только собственное творчество, это вывод, который он сделал из опыта мировой литературы, прежде всего русской. Этому же принципу следовали и Пушкин, и Лермонтов, и Гоголь, и Лев Толстой, и Чехов, и всякий другой хороший писатель.
Но если должен видеть описываемое писатель, который творит не для телевидения или кинематографа, то как же должен писать сценарист?! Если вы не очень ясно видите то, о чем рассказываете в сценарии, то для режиссера или оператора оно еще менее различимо! Сошлюсь на еще одно авторитетное мнение:
«Умение видеть и слышать все, буквально все, что будет впоследствии присутствовать на экране, умение записать это так наглядно, чтобы при экранном воплощении не могло возникнуть никаких кривотолков, — вот основное требование к мастерству кинодраматурга. Только при соблюдении этого условия автор сценария действительно является автором картины.
...Хорошо написанный сценарий доставляет эстетическое наслаждение тем, что вызывает впечатление происходящей перед вами на экране картины во всех ее подробностях, во всей ее выпуклой конкретности. Нужно научиться быть высоким мастером наглядного письма»'.
Какие же уроки может извлечь для себя сценарист из творческого опыта классиков? О, таких уроков может быть множество! Но один из очень важных — ви
1 Ромм, М.И. Беседы о кино.
деть самому то, о чем пишете в сценарии, и писать так, чтобы то же самое мог увидеть ваш читатель (режиссер, оператор и др.).
Но прошу, как говорится, «понять меня правильно». Приводя цитаты из произведений великих писателей, я лишь хотел продемонстрировать как можно — в идеале! — писать сценарий. Зримо, точно, образно. Но, конечно, если какой-нибудь режиссер и сценарист задумают поставить «Тараса Бульбу» или «Отрочество», им придется все-таки заново написать сценарий: от какой-то части произведения отказаться, какие-то эпизоды поменять местами. И выглядеть герои, возможно, будут не так, как их описывали классики. Сыграл же в американском фильме «Война и мир» Толстого медлительного Пьера Безухова сухощавый нервный Г. Фонда и, по мнению киноспециалистов, хорошо сыграл... Ему удалось донести до зрителя благородство Пьера Безухова, его философию...
Режиссер и сценарист вынуждены при обращении к классике считаться со многими обстоятельствами — хотя бы с тем, что в наше время уже не найдешь травы, в которой мог бы укрыться всадник вместе с конем. Не говорю уж о том, что приходится думать, какой актер способен сыграть того или иного героя. Но вот то, как умели рисовать словами классики, может, бесспорно, служить образцом для любого сценариста.
Но хотел бы еще раз предостеречь вас от свойственного многим сценаристам заблуждения. Не следует думать, что все описанное вами в сценарии будет увидено режиссером, которому сценарий предназначен, так же, как это виделось вам... Все мы очень разные люди, и поэтому образ, который сложился в вашем воображении, может по-иному представляться другому человеку. Замечательный писатель, сценарист, литературовед и знаток кино Ю.Н. Тынянов в статье о книжных иллюстрациях писал:
«Конкретность произведения словесного искусства не
соответствует его конкретности в плане живописи...
Самый конкретный — до иллюзий — писатель, Гоголь,
менее всего поддается переводу на живопись»'.
1 Тынянов, Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино /Ю.Н. Тынянов. М. : Наука, 1977. С. 311.
Со многими положениями этой сложной и умной статьи, наверное, можно спорить, но одно она доказывает определенно: разные люди совершенно по-разному воспринимают образы, созданные писателем. Особенно великим писателем...
Тогда возникает вопрос: а стоит ли писать хорошо? Может быть, достаточно кое-как наметить сюжет, обозначить приблизительно место и время действия, назвать имена героев и их должности — и пусть режиссер разбирается. В процессе съемки все разъяснится!.. Что можно на это сказать?.. В жизни бывает и так тоже. Но позвольте еще раз процитировать классика. В работе «Что такое искусство» Л.Н. Толстой писал: