«Благородные Животные, – говорит он, – в проселочных дорогах я ничего не смыслю; зато в том, что касается железных дорог, я согласен с прославленным Тигром. Я зарабатывал на пропитание в поте лица, четыре или пять раз в день проделывая путь из Лондона в Гринвич и обратно: в тот самый день, когда была открыта железная дорога, хозяин уселся в поезд, а я остался без работы. Теперь повсюду разъезжают эти отвратительные повозки, которые двигаются без нашего участия. Я требую либо разрушить все железные дороги у меня на родине, либо предоставить мне гражданство во Франции. Я люблю Францию, потому что здесь мало железных дорог, да и лошадей тоже»[144].
Хамелеон поднимается на трибуну, чтобы заявить, что он счастлив и горд быть, как всегда, заодно со всеми
Босский Тяжеловоз, который накануне привез из Шартра в Париж огромный воз зерна, ржет от нетерпения; он заявляет, что иностранные кони вечно всем недовольны и что они просто с жиру бесятся. Он убежден, что всякое здравомыслящее Животное обязано радоваться появлению железных дорог.
Бык и Осел кричат с места: «Да, да».
Чтобы дать участникам собрания отдохнуть, господин Председатель объявляет десятиминутный перерыв.
Но очень скоро раздается звон колокольчика и господа делегаты возвращаются на свои места с поспешностью, которая свидетельствует разом и об их рвении, и об их неискушенности в парламентских делах.
На трибуну взлетает Соловей; он просит у Господа чистого неба и теплых ночей для своих песен, а затем исполняет с божественной грацией несколько гармонических стансов Ламартина.
Пение его восхитительно, но доступно не всякому; грубая Выпь вопит и призывает его не отклоняться от темы.
Осел конспектирует соловьиные песни и подвергает критике одну из рифм – на его вкус, недостаточно богатую.
Павлин и Райская Птица смеются над невзрачной внешностью оратора-певца.
Левый депутат требует равенства.
Королевская Птица и Браминский Сыч бросают на независимого оратора взгляды, исполненные презрения.
Краб, уже десять лет томящийся в ботаническом рабстве, жалобным голосом молит отпустить его на волю.
Земляной Червь, трепеща, требует отменить частную собственность и провозгласить общность имущества.
Улитка стремительно прячется в раковину, Устрица закрывает створки, а Черепаха объявляет, что своего панциря не отдаст никому.
Старый Дромадер, уроженец Мекки, который до сих пор скромно хранил молчание, говорит, что Ассамблея не выполнит своей цели, если не объяснит Людям, что места на земле много и необязательно одним усаживаться на спину другим.
Осел, Конь, Слон и сам Председатель кивают в знак согласия.
Несколько участников собрания окружают Дромадера и принимаются расспрашивать его касательно Восточного вопроса. Дромадер очень здраво отвечает, что Господь велик, а Магомет пророк его.
Юный Барашек робко высказывается в пользу прелестей сельской жизни: он говорит, что трава свежая, а пастух добрый, и спрашивает, нельзя ли все уладить миром?
Хряк бормочет что-то нечленораздельное; окружающие решают, что он выступает за status quo.
Старый Кабан, которого противники обвиняют в заигрывании со скотным двором, заявляет, что нужно принимать жизнь как она есть, но дожидаться удобного случая.
Гусыня гордо объявляет, что не занимается политикой.
Сорока возражает, что подобное равнодушие Гусыни окажется очень на руку тем, кто однажды вздумает ее ощипать.
Хамелеон поднимается на трибуну, чтобы заявить, что он счастлив и горд быть, как всегда, заодно со всеми.
Лис, до того лишь набрасывавший кое-какие заметки, видит, что список ораторов исчерпан, и поднимается на трибуну в ту самую минуту, когда на нее в третий раз пытается вскочить Сорока. Та разочарованно уступает ему место и удаляется, держа под крылом объемистую рукопись, которую она сочинила с одной Клушей из числа своих подружек.
Выдра предлагает понюшку табаку старому Бобру. Хряк, его сосед, в крайнем смущении закрывает глаза и всем своим видом показывает, что вот-вот чихнет
Лис говорит, что с величайшим вниманием выслушал всех ораторов; что он восхищен мощью и возвышенностью мыслей Льва; что он бесконечно уважает величие Львиного характера, но что прославленный оратор, по всей вероятности, единственный Лев во всей Ассамблее, а Ботанический сад мало похож на пустыню;
– что он не желал бы разрушать иллюзии Пса, но не может закрыть глаза на его ошейник;
144
В некоторых экземплярах первого тиража монолог Английского Жеребца оканчивается чуть иначе: «“Я согласен с прославленным Тигром. Англия уже давно покрыта отвратительными повозками, которые катятся без нашей помощи. Пора отменить это мерзкое изобретение, иначе конскому роду придет конец, ибо роковое соперничество грозит ему обнищанием”. Тут оратор смутился, потерял, по его собственному признанию, свою мысль и спустился с трибуны, жестами прося его извинить за то, что он не может докончить свое выступление» (цит. по: