По рекомендации господ главных редакторов распространение этого важного документа было поручено многоопытному Ворону, который завел на сей предмет Рекламное агентство, превзошедшее все, чего достигли в этом роде представители рода Человеческого. Сей умный Пернатый взял на себя также рассылку проспектов и доставку выпусков подписчикам в Париже, в департаментах и за границей; нанятые им Утки не боятся ни ветра, ни дождя и превосходят в ловкости самых дерзких из наших разносчиков, а служащие ему Гончие оставят позади самых проворных почтальонов. Благодаря Почтовым Голубям подписчики всех стран станут получать очередные выпуски быстрее, чем по самой прославленной эстафете, причем подписчики городские не будут иметь никаких преимуществ перед подписчиками сельскими. По приказу Ворона афиши будут расклеены на стенах во всех частях света, не исключая и знаменитой Китайской стены. Господа редакторы надеются увидеть в числе своих подписчиков всех Животных и всех Людей, которые достаточно искренни и беспристрастны, чтобы не убояться истин, достойных огласки.
ИСТОРИЯ ЗАЙЦА, его частной, общественной и политической жизни в городе и деревне, записанная с его слов дружественной Сорокой
Господа! Ассамблея, заседание которой привело к появлению настоящей публикации, постановила лишить нас права говорить, но оставила за нами по крайней мере право писать.
Итак, с вашего позволения, почтенные главные редакторы, я взялась за перо.
Перо, благодарение Господу, есть орудие учтивое, оно уравнивает силы сторон, и я надеюсь в один прекрасный день доказать, что в руках умной Сороки орудие это имеет не меньше силы, чем в когтях Льва или в лапах Лиса.
Нынче речь не обо мне и не о госпожах Гусынях, Курицах и Клушах, которым оратор равно остроумный и глубокий, разом и жалобщик, и судья, столь целомудренно посоветовал ограничить жизнь домашним кругом[161]; нет, я намерена рассказать вам историю Зайца, которого его злосчастья прославили среди Зверей и Людей, в городе и деревне.
Поверьте, господа, что если я решаюсь, говоря о делах, которые не касаются меня лично, нарушить молчание, которое я, как известно, всегда соблюдала неукоснительно, то лишь потому, что, поступив иначе, изменила бы священному долгу дружбы.
Недавним вечером, сидя на груде камней, я обдумывала последние строки поэмы в двенадцати песнях, посвященной защите попираемых прав нашего пола[162], как вдруг ко мне подскочил молодой Зайчонок, правнук героя моей истории.
Старший из Зайчат бросил все дела и почтительно уселся на колени деда; младший, страстный любитель сказок, застыл, навострив уши; а самый юный уселся на землю и принялся посасывать стебелек клевера
– Госпожа Сорока, – крикнул он, не успев даже перевести дух, – там на опушке дедушка, он мне сказал: «Беги скорей за нашей приятельницей Сорокой…» – вот я и прибежал.
– Ты славный Зайчонок, – отвечала я, дружески похлопав его по щеке, – хорошо, что ты так спешишь исполнять поручения деда. Но если ты будешь бегать так быстро, то можешь заболеть.
– Нет, – отвечал он мне очень грустно, – я-то не заболел, а вот дедушка болеет. Его искусала Борзая лесничего… Мы за него волнуемся!
Однажды там в поле два Зайчонка играли со своей сестрицей, а большая злая Птица встала у них поперек дороги
Медлить было нельзя; в мгновение ока я оказалась подле моего несчастного друга, который встретил меня с той сердечностью, какая приличествует добропорядочным Животным.
Правая лапа его висела на перевязи, кое-как устроенной из листьев тростника; на лбу покоился компресс из листьев душицы – дар сострадательной Лани; один глаз был скрыт под окровавленной повязкой.
Я тотчас догадалась, что здесь приложил свою гибельную руку Человек.
«Дражайшая Сорока, – сказал мне старец, чья физиономия хотя и была исполнена непривычной печали и серьезности, однако же не утратила исконного простодушия, – мы приходим в этот мир не для радости.
161
162
Первая – но далеко не последняя в «Сценах» – насмешка над женщинами-писательницами и защитницами женских прав, которых в это время во Франции было уже немало.