Сцены частной и общественной жизни животных

Сказанное, впрочем, вовсе не означает, что «Сцены» вообще не связаны ни с каким общефилософским или, точнее, натурфилософским контекстом. Для Бальзака, например, был очень важен спор двух натуралистов: Кювье и Жоффруа Сент-Илера; второй выдвинул идею об отсутствии непереходимой границы между животными и людьми как видами[67], и гранвилевских зверолюдей можно в самом деле считать шаржированным воплощением этой теории. Любопытно, что это почувствовал даже очень недоброжелательный современник-рецензент, вообще оценивший «Сцены» весьма пренебрежительно: в статье «Иллюстрированная литература» за подписью Лаженеве, напечатанной в начале 1843 года в журнале «Ревю де Де Монд», говорится, что рисунки Гранвиля, где в одной и той же фигуре смешиваются животные и человеческие черты, могли бы послужить доказательством системы Жоффруа Сент-Илера – теории «единства, восходящей лестницы существ, многообразного животного мира, где человек является последним звеном», однако Гранвиль все испортил своей шаржированной манерой[68].

Собственно говоря, Гранвиль продолжал здесь давние «визуальные» демонстрации единства животного и человеческого мира, содержащиеся, например, в трудах создателя физиогномики Лафатера: на одной из иллюстраций к его труду показано, как постепенно, в 24 стадии, голова лягушки превращается в голову Аполлона[69]. Этот прием охотно использовали карикатуристы[70]; не был исключением и Гранвиль, хотя и старался относиться к моде на Лафатера иронически; одна из его карикатур называлась «Господь Бог вершит страшный суд с помощью Кювье, Лафатера и Галля» и сопровождалась подписью: «Люди воскреснут во плоти, в рединготах и фраках, со своими привычками и жестами, тростями и зонтами, галстуками, шляпами и даже сапогами… ибо в противном случае сам Всевышний не разберется, кто есть кто»[71]. Однако если оптимист Лафатер изображает эволюцию от лягушки к Аполлону, то куда более пессимистический Гранвиль, наоборот, демонстрирует своим читателям не эволюцию, а инволюцию: в апрельском номере «Живописного журнала» («Magasin pittoresque») за 1843 год он напечатал две серии профилей: на одной, носящей название «Человек опускается до животного», хорошенький мальчик, взрослея, постепенно превращается в какого-то злобного зверя; на другой, именуемой «Животное возвышается до человека», щенок превращается во взрослого пса, который, вздев на нос очки, играет в шахматы и домино; под этой последней картинкой помещена издевательская подпись: «Возраст и опытность убелили его голову сединами, и теперь он способен решить величайшие вопросы общественной, умственной и научной жизни»[72]. Наконец, в августе 1844 года в том же журнале Гранвиль опубликовал рисунок, полностью опровергающий Лафатера: здесь очень быстро, всего в шесть приемов, из Аполлона получается лягушка[73].

Впрочем, соотношение человеческого и звериного в персонажах Гранвиля всегда остается неопределенным: животное ли на его рисунках очеловечивается, встает на две ноги, или человек оскотинивается, обзаводится звериной мордой?[74] Показывают ли нам звериное в человеке или человеческое – в животном? Равно возможны обе трактовки. Сам Гранвиль претендовал на синтез, слияние в каждой фигуре человеческого и звериного. В одном из писем он писал Этцелю не без иронии, но, видимо, совершенно искренне: «Тот из двух спорщиков, кто утверждает, что на картинке с нищим изображен пес, выиграл, но… тот, кто утверждает, что этот нищий – человек, не проиграл. Ибо эта фигура – пес и человек разом, и я не хотел бы, чтобы кто-то видел в нем более одного, чем другого»[75]. Об этом же единстве говорит и та иллюстрация к «Приключениям Мотылька», где в зеркало смотрит Жук, изображенный со спины, а лицо в зеркале отражается человеческое (см. с. 188). Кстати, Гранвиль не делал исключения и для собственной персоны: он любил рисовать себя в виде дикобраза.

Зоофизиогномика, то есть «описание человеческих страстей через код символического бестиария»[76], согласно которому каждое животное воплощает какую-то страсть, – важная традиция, которую и Гранвиль, и литераторы, принявшие участие в создании «Сцен», разумеется, в той или иной форме (зачастую, вероятно, бессознательно и опосредованно) впитывали. Однако животные в «Сценах» нередко порывают со своими привычными репутациями. Да и вообще, хотя в книге постоянно идет речь о животных, авторов, разумеется, прежде всего интересуют люди; как писала 11 октября 1841 года петербургская газета «Северная пчела», в «Сценах» изображены «животные с человеческими страстями»[77], причем изображены в декорациях сугубо современных и наделены сугубо современными чувствами.

67

C м. подробнее в примеч. 189, 200 к тексту «Сцен».

68

Lagenevais F. de. La littérature illustrée // Revue des deux mondes. 1843. T. 1. 15 février. P. 662. Под этим именем, согласно каталогу Национальной библиотеки Франции, выступал барон Блаз де Бюри; впрочем, существует и другая точка зрения, согласно которой эта фамилия – коллективный псевдоним редакции журнала «Ревю де Де Монд».

69

Картинка эта распространялась в виде отдельного эстампа; о предшественниках и последователях Лафатера в демонстрации этой эволюционной схемы см.: Ямпольский М. Б. Зоофизиогномика в системе культуры // Труды по знаковым системам. Вып. 23. Тарту, 1989. С. 63–79.

70

Cходным образом, но в обратном порядке в известной серии рисунков карикатурист Филиппон превращал голову короля Луи-Филиппа в грушу (см. эту иллюстрацию в кн.: Мильчина В. А. Париж в 1814–1848 годах. С. 846).

71

Цит. по: Renonciat A. La vie et l'œuvre de J. – J. Grandville. P. 101 (Галль – создатель френологии, или, как писали в России в XIX веке, черепословия, то есть науки об определении характера по форме черепа; натуралист Кювье был известен умением восстанавливать облик ископаемых животных по одной кости). О Гранвиле и Лафатере см. также: Lyon-Caen B., Thérenty M. – È. Balzac et la littérature zoologique. P. 6; Kænel Ph. Buffon de l’humanité. La zoologie politique de J. – J. Grandville (1803–1847) // Revue de l’Art. 1986. № 74. Р. 21–28.

72

См.: Hardouin-Fugier E. Le peintre et l'animal. P. 145–147; Renonciat A. La vie et l'œuvre de J. – J. Grandville. P. 108–110; эти серии профилей были воспроизведены в «Литературной газете» (1844. № 13. С. 226) под названием «Фантазия Ж. – Ж. Гранвиля». Ср. суждение Бодлера о гранвилевском мировосприятии: «С нечеловеческим мужеством он всю жизнь пытался переделать Божий мир. Он хватал его, корежил, перестраивал, объяснял, комментировал, и природа под его руками превращалась в сущий Апокалипсис» (Бодлер Ш. Об искусстве. М., 1986. С. 167; пер. Н. Столяровой и Л. Липман).

73

См.: Renonciat A. La vie et l'œuvre de J. – J. Grandville. P. 110.

74

Биограф Гранвиля Шарль Блан считал, что целью художника было напомнить людям об их родстве с животными, чтобы они не слишком зазнавались (Blanc Ch. Grandville. P. 28).

75

Цит. по: Renonciat A. La vie et l'œuvre de J. – J. Grandville. P. 204. Сказать наверняка сложно, но, вероятно, Гранвиль имел в виду иллюстрацию, которая в нашем издании напечатана на с. 643.

76

Ямпольский М. Б. Зоофизиогномика в системе культуры. С. 69. О многовековой традиции зоофизиогномики см.: Baltrusaitis J. Physiognomonie animale // Baltrusaitis J. Aberrations. Essai sur la légende des formes. Les perspectives dépravées-1. Paris, 1995. P. 13–85. Сердечно благодарю Н. Н. Мазур, напомнившую мне об этой монографии.

77

Сам Этцель в уже цитировавшемся письме к Альфреду де Мюссе формулировал это так: «Люди, вообще говоря, ничем не хуже и не лучше животных. Страсти, заботы и радости – все это примерно одинаковое у всех живых существ, летают ли они, плавают ли или ходят на четырех ногах» (цит. по: Parménie A., Bonnier de La Chapelle C. Histoire d’un éditeur et de ses éditeurs. P. 23).