Он лгун, к тому же бессердечный: лгун для всего мира, бессердечный к своей матери. Он видит, как матери больно оттого, что он упорно отдаляется от нее. И тем не менее он ожесточает свое сердце и не хочет смягчаться. Единственное его оправдание в том, что к себе он тоже беспощаден. Он лгун, но себе он не лжет.
— Когда ты собираешься умирать? — однажды спрашивает он мать, бросая ей вызов и сам удивляясь своей смелости.
— Я не собираюсь умирать, — отвечает она. У нее веселый голос, но в нем слышится фальшивая нотка.
— А что, если у тебя будет рак?
— Рак бывает, только если ударишься грудью. У меня не будет рака. Я буду жить вечно. Я не умру.
Он знает, почему она это говорит. Она говорит это для него и для его брата, чтобы они не расстраивались. Она говорит глупости, но он благодарен ей за это.
Он не может себе представить мать умирающей. Она — самое незыблемое в его жизни. Она — скала, на которой он стоит. Без нее он был бы ничем.
Мать тщательно оберегает свою грудь от ударов. Его самое первое воспоминание — еще раньше собаки, раньше фантика — ее белые груди. Он подозревает, что, наверно, бил по ним кулачками, когда был младенцем, — иначе она не отказывала бы ему в них так нарочито, она, которая не отказывает ему ни в чем.
Рак — великий страх ее жизни. Что до него, то его приучили опасаться болей в боку, относиться к каждому приступу боли как к симптому аппендицита. Доставит ли его «Скорая помощь» в больницу до того, как у него лопнет аппендикс? Проснется ли он после наркоза? Ему не нравится думать о том, что его будет резать какой-то незнакомый врач. С другой стороны, было бы славно иметь шрам, чтобы им хвастаться.
Когда на перемене в школе скупо выдают арахис и изюм, он сдувает красные шкурки с арахиса, которые, говорят, накапливаются в аппендиксе и там гниют.
Он поглощен своими коллекциями. Он коллекционирует марки. Коллекционирует оловянных солдатиков. Коллекционирует карточки — с австралийскими игроками в крикет, с английскими футболистами, с автомобилями всего мира. Чтобы получить эти карточки, нужно купить пачки сигарет, сделанных из нуги и сахарной глазури, с розовыми кончиками. Его карманы набиты бесформенными липкими сигаретами, которые он забыл съесть.
Он часами возится с набором «Конструктор», доказывая маме, что тоже способен что-то делать своими руками. Он строит мельницу, лопасти которой так быстро движутся, что по комнате проносится порыв ветра.
Он расхаживает по двору, подбрасывая в воздух крикетный мяч и ловя его, и при этом не сбивается с шага. Какова истинная траектория мяча: он взлетает прямо и падает прямо, как это видит он, — или же поднимается и падает по петле, и он бы это увидел, если бы неподвижно стоял сбоку? Когда он заговаривает об этом с матерью, то видит у нее в глазах отчаяние: она знает, что подобные вещи важны для него, и хочет понять почему, но не может. А ему хочется, чтобы она интересовалась вещами ради них самих, а не просто потому, что они интересуют его.
Когда нужно сделать что-то практическое, чего не может сделать она, — например, починить подтекающий кран, — то зовет какого-нибудь цветного мужчину с улицы, любого мужчину, любого прохожего. Почему, спрашивает он раздраженно, у нее такая вера в цветных? Потому что они привыкли работать руками, отвечает она.
Наверно, глупо верить в такое: будто оттого, что кто-то не ходил в школу, он должен уметь починить кран или плиту, однако это так отличается от того, во что верят все, так эксцентрично, что вопреки себе он находит это милым. Пусть уж лучше мама ожидает от цветных чудес, чем не ждет от них ничего.
Он всегда пытается понять мать. Евреи — эксплуататоры, говорит она, однако сама предпочитает еврейских докторов, потому что они знают, что делают. Цветные — соль земли, говорит она, однако и она, и ее сестры всегда сплетничают о тех, кто притворяется белым, скрывая, что у них в роду есть цветные. Он не понимает, как она может иметь так много противоречащих друг другу убеждений. Но по крайней мере она хоть во что-то верит. И ее братья тоже. Ее брат Норман верит в монаха Нострадамуса и его предсказания о конце света, верит в летающие тарелки, которые приземляются ночью и забирают людей. Он не может вообразить, чтобы его отец или семья отца говорили о конце света. Их единственная цель в жизни — избегать противоречий, никого не оскорблять, все время быть любезными, по сравнению с семьей его матери семья отца вылощенная и скучная.