И, уронив голову на грудь, он погрузился в бездны размышления.
Пять минут прошли, и Шонар очнулся, так и не придумав ничего, что хотя бы отдаленно напоминало семьдесят пять франков.
— Ясное дело, мне остается попросту удрать отсюда, погода прекрасная, и мой друг случай, быть может, уже прогуливается на солнышке. Ему поневоле придется позаботиться обо мне, пока я не придумаю, как расплатиться с господином Бернаром.
Шонар набил глубокие как пропасть карманы пальто всем, что они могли вместить, собрал узелок белья и покинул свое обиталище, не забыв обратиться к нему с кратким прощальным словом.
Но стоило Шонару выйти во двор, как швейцар, по-видимому карауливший его, сразу же его остановил.
— Послушайте, господин Шонар, — воскликнул он, преграждая ему дорогу. — Неужто вы забыли? Нынче восьмое число!
— Восемь! Цифра роковая!
Как ее мне избежать? -
промурлыкал Шонар. — Я только об этом и думаю.
— Вы малость замешкались с переселением, — продолжал швейцар. — Сейчас половина двенадцатого, а новый жилец, которому сдали вашу комнату, может прибыть с минуты на минуту. Вам надо бы поторопиться.
— В таком случае пропустите меня, — ответил Шонар, — я иду за фургоном.
— Так, так. Но прежде чем съехать с квартиры, надобно выполнить небольшую формальность. Мне приказано не выпускать вас, покамест вы не уплатите за три пропущенных срока. Вы, конечно, при деньгах?
— Ну разумеется, — ответил Шонар, делая шаг вперед.
— В таком случае, — продолжал швейцар, — зайдите ко мне в швейцарскую, я выдам вам расписку.
— Я ее возьму на обратном пути.
— А почему не сейчас? — настойчиво спросил швейцар.
— Я иду к меняле… У меня нет мелочи.
— Вот оно что! — тот с тревогой. — Вы идете за мелкими деньгами? В таком случае позвольте вам услужить и взять узелок, что у вас под мышкой. Он вас обременит.
— Господин швейцар, вы, кажется, мне не верите? — с достоинством возразил Шонар. — Неужели вы думаете, что в этом свертке я уношу свою мебель?
— Простите, сударь, так мне велено, — сказал швейцар, несколько понизив тон. — Господин Бернар наказал мне не давать вам вынести ни единого волоска, покуда вы с ним не рассчитаетесь.
— Ну посмотрите, — сказал Шонар, развязывая сверток, — тут нет никаких волос, тут сорочки, которые я несу к прачке. Она живет около менялы, в нескольких шагах отсюда.
— Тогда другое дело, — пробурчал швейцар, увидав содержимое узелка. — Простите за нескромность, господин Шонар, нельзя ли узнать ваш новый адрес?
— Я поселился на улице Риволи, — холодно ответил художник, одной ногой он уже ступил на тротуар и тут же пустился наутек.
— На улице Риволи! — шептал швейцар, прочищая пальцем нос. — Странно, что ему сдали комнату на улице Риволи, даже не справившись у нас. Очень даже странно! Но как бы то ни было, мебель ему не унести, покуда он не рассчитается. Только бы новый жилец не заявился как раз в то время, когда господин Шонар станет переезжать. На лестнице поднимется галдеж. Вот так штука! — вдруг воскликнул швейцар, высунувшись в форточку. — Так оно и есть! Новый жилец!
В вестибюле появился молодой человек в белой шляпе времен Людовика XIII, за ним следовал носильщик с какими-то не слишком тяжелыми пожитками.
— Скажите, моя квартира освободилась? — молодой человек у швейцара, который поспешил ему навстречу.
— Нет еще, сударь, но вот-вот освободится. Господин, который там жил, пошел за фургоном, чтобы увезти свои вещи. А покамест, сударь, вы можете поставить мебель во дворе.
— Боюсь, как бы не пошел дождь, — ответил молодой человек, спокойно покусывая букетик фиалок, который он держал в зубах. — Мебель может попортиться. Носильщик! — обратился он к человеку, стоявшему за его спиной с ворохом каких-то предметов не вполне понятного назначения. — Сложите все это в передней, вернитесь на мою прежнюю квартиру и доставьте сюда остальную ценную мебель и предметы искусства.
Носильщик прислонил к стене несколько рам, обтянутых холстом, высотой в шесть-семь футов, рамы эти, в данный момент сложенные гармошкой, по-видимому, можно было при желании раздвинуть.
— Смотрите-ка! — сказал молодой человек, обращаясь к носильщику и указывая на одну из рам, где светилась дырочка в холсте. — Какая досада! Вы повредили мое венецианское зеркало! Когда понесете остальные вещи, будьте поосторожнее. Особенно берегите библиотеку.
— О каком это венецианском зеркале он толкует? — с тревогой промолвил швейцар, вертевшийся возле рам, приставленных к стене. — Никакого зеркала не вижу. Верно, пошутил. Тут просто ширма. Посмотрим, что принесут во вторую носку.
— Когда же ваш жилец освободит комнату? Уже половина первого, я хотел бы устроиться, — сказал молодой человек.
— Вряд ли он теперь задержится, — отвечал швейцар. — Да беда не велика, раз вашей мебели еще нет, — добавил он многозначительно.
Не успел молодой человек ответить, как во дворе показался рассыльный драгун.
— Здесь живет господин Бернар? — спросил он, вынимая конверт из огромной сумки, болтавшейся у него на бедре.
— Здесь, — ответил швейцар.
— Ему пакет, — сказал драгун. — Распишитесь.
Он подал швейцару рассыльную книгу, и тот пошел с ней к себе, чтобы расписаться.
— Простите, что я вас оставляю, — сказал он при этом молодому человеку, который нетерпеливо прохаживался по двору. — Письмо из министерства на имя моего хозяина, надо ему отнести.
Когда швейцар вошел к господину Бернару, тот брился.
— Что вам, Дюран?
— Рассыльный принес вам пакет, сударь, — ответил швейцар, сняв фуражку. — Из министерства.
И он протянул господину Бернару конверт с печатью военного министерства.
— Боже мой! — воскликнул господин Бернар, он был до того взволнован, что чуть не порезался. — Из военного министерства! Уверен, что это пожалование в кавалеры Почетного легиона! Я добиваюсь этого так давно! Наконец-то оценили меня! Вот вам, Дюран, сто су, выпейте за мое здоровье, — сказал он, шаря в кармашке жилета. — Нет, кошелек не при мне, подождите, дам немного погодя.
Швейцар был до того растроган этим взрывом ошеломляющей щедрости, отнюдь не свойственной хозяину, что опять надел фуражку,
В другое время господин Бернар сурово осудил бы такое нарушение законов социальной иерархии, но сейчас он этого, по-видимому, даже не заметил. Он надел очки, с благоговейным волнением, как визир, получивший султанский фирман, распечатал конверт и стал читать бумагу. С первых же строк по его жирным, как у монаха, щекам пошли пунцовые рубцы, лицо сморщилось, в маленьких глазках замелькали искорки, от которых чуть было не воспламенился его всклокоченный парик.
Словом, все черты господина Бернара до того исказились, точно на лице его произошло землетрясение.
Вот каков был текст послания, написанного на бланке военного министерства, которое экстренно доставил ему драгун и в получении коего расписался господин Дюран.
«Милостивый государь и домовладелец!
Политика, если верить мифологии, является праматерью учтивости, она-то и повелевает мне сообщить вам, что в силу жестоких обстоятельств я лишен возможности последовать принятому обычаю расплачиваться за квартиру, особенно в тех случаях, когда за нее задолжаешь.
До нынешнего утра я лелеял надежду, что этот день отпраздную тем, что расплачусь по всем трем счетам. Химера, иллюзия, мечта! В то время как я дремал на подушке безмятежности, рок — по-гречески «ананке» — развеял все мои надежды. Денег, на которые я рассчитывал (боже, до чего хромает коммерция), мне не уплатили, и вместо крупных сумм, которыми я должен был располагать, у меня оказалось всего лишь три франка, — да и то взятые взаймы, — и я не решаюсь их вам предложить. Но не сомневайтесь, сударь, и для нашей прекрасной Франции, и для меня настанут лучшие дни. Едва забрезжит их заря, я на крыльях полечу, чтобы возвестить вам об этом и взять из вашего дома те драгоценные вещи, которые я там оставил, в ожидании этого дня отдаю их под вашу защиту, а также под защиту закона, который запрещает вам продавать их в течение года, буде вы попытаетесь это сделать, дабы вернуть сумму, коей кредитовали меня в залог моей честности. Особенно прошу вас позаботиться о моем рояле и о большой раме с шестьюдесятью локонами различных цветов, они охватывают всю гамму оттенков волос и срезаны с головок Граций скальпелем Амура.