На другой день, вечером, Родольф нашел у себя письмо студента-практиканта, которому он поручил заботиться о Мими. Письмо состояло всего из нескольких слов:
«Друг мой, должен сообщить вам крайне печальную новость: № 8 скончалась. Утром, когда я вошел в палату, я нашел ее койку пустой».
Родольф опустился на стул. Он не плакал. Когда Марсель вернулся домой, он застал своего друга в этой позе, — казалось, он совсем отупел. Поэт молча указал товарищу на письмо.
— Бедняжка! — вздохнул Марсель.
— Странно, я ничего не чувствую, — проговорил Родольф. — Неужели моя любовь умерла, как только я узнал, что Мими скоро умрет?
— Как знать! — прошептал художник.
Смерть Мими повергла всех друзей в глубокую печаль.
Неделю спустя Родольф встретил на улице практиканта, который сообщил ему о смерти Мими.
— Дорогой Родольф, — воскликнул тот, бросаясь к поэту, — простите, что я так огорчил вас! Всему виной моя опрометчивость!
— Что такое? — удивился Родольф.
— Как? Вы не знаете? Вы ее больше не видели?
— Кого не видел? — вскричал Родольф.
— Ее. Мими.
— Что? — простонал Родольф, побледнев.
— Я ошибся. Я написал вам то ужасное письмо по недоразумению. Вот как это случилось. Я два дня не был в больнице. Когда я пришел туда, то во время обхода увидел, что койка вашей жены пуста. Я спросил сестру, где больная, и та мне ответила, что ночью она скончалась. А произошло следующее. В мое отсутствие Мими перевели в другую палату. На освободившуюся койку номер восемь положили новую больную, которая в ту же ночь умерла. Этим и объясняется моя ошибка. Через день, после того как я послал вам записку, я увидел Ми-ми в другой палате. Вы не приходили, и она ужасно волновалась. Она передала мне письмо для вас. Я немедленно же отнес его к вам.
— Боже мой! — вскричал Родольф. — Ведь с тех пор, как я узнал о смерти Мими, я не возвращался домой. Я ночевал в разных местах, у друзей. Мими жива! Боже мой, боже! Что она думает теперь, раз я не прихожу! Несчастная! Несчастная! В каком она состоянии! Когда вы ее видели?
— Позавчера утром. Ей было ни лучше, ни хуже. Она очень беспокоилась, думала, что вы больны.
— Идемте сейчас же в больницу, я должен непременно повидаться с ней.
— Подождите здесь, — сказал практикант, когда они подошли к подъезду больницы. — Я попрошу разрешения у директора.
Родольф прождал около четверти часа. Когда практикант вернулся, он взял Родольфа за руку и сказал:
— Друг мой, считайте, что известие, которое вы получили неделю тому назад, было верным.
— Что вы! — воскликнул Родольф и прислонился к колонне. — Мими…
— Сегодня утром, в четыре часа.
— Отведите меня в морг, — сказал Родольф, — я хочу увидеть ее.
— Ее там уже нет, — ответил практикант.
И, кивнув на большой фургон, стоявший во дворе возле здания с надписью «Морг», он добавил:
— Она там.
То был фургон, в котором отвозят покойников, тела которых никто не потребовал, — для погребения в общей могиле.
— Прощайте, — сказал Родольф практиканту.
— Проводить вас? — предложил тот.
— Нет, — ответил Родольф. — Мне хочется побыть одному.
XXIII
ЮНОСТЬ МИМОЛЁТНА
Через год после смерти Мими Родольф и Марсель, по-прежнему жившие вместе, шумно праздновали свое вступление в свет. Марсель в конце концов проник в Салон, где выставил две картины, причем одну из них приобрел богатый англичанин, бывший любовник Мюзетты. Благодаря этой продаже, а также деньгам, полученным за картину, заказанную правительством, Марсель частично расплатился с давнишними долгами. Он прилично обставил свою квартиру, обзавелся настоящей мастерской. Почти в то же время и Шонар с Родольфом предстали перед публикой, одобрение которой приносит славу и благополучие, — один — с тетрадью романсов, которые исполнялись повсюду и положили начало его известности, другой — с книгой, приковавшей к себе внимание критики на целый месяц. Что касается Барбемюша, то он давно отрекся от богемы. Гюстав Коллин получил наследство, выгодно женился и теперь задавал вечера, услаждая гостей музыкой и роскошными ужинами.
Как— то вечером, когда Родольф сидел в своем кресле, вытянув ноги на своем ковре, к нему вошел Марсель, у художника был взволнованный вид.
— Ты и представить себе не можешь, что сейчас произошло! — он.
— Никак не могу, — ответил поэт. — Знаю только, что я заходил к тебе, знаю, что ты был дома и меня не впустили.
— Да. Я слышал, как кто-то стучался. Но угадай, с кем я был.
— Откуда же мне знать?
— С Мюзеттой! Она свалилась ко мне вчера как снег на голову.
— Мюзетта? Ты опять встретился с Мюзеттой? — спросил Родольф огорченным тоном.
— Не беспокойся, враждебные действия не возобновлялись. Мюзетта пришла провести у меня свою богемную последнюю ночь.
— Как так?
— Она выходит замуж.
— Скажи пожалуйста! — воскликнул Родольф. — За кого же? Бог ты мой!
— За почтового чиновника, который был опекуном ее последнего любовника. Странный, по-видимому, тип… Мюзетта заявила ему: «Милостивый государь, прежде чем окончательно дать вам согласие и отправиться в мэрию, я требую неделю полной свободы. Мне надо уладить кое-какие личные дела, я хочу выпить последний бокал шампанского, протанцевать последнюю кадриль и поцеловать моего любовника Марселя, который, по слухам, теперь живет не хуже других». И милое создание целую неделю разыскивало меня. Так вот она заявилась ко мне вчера, как раз в то время, когда я думал о ней. Ах, друг мой, в общем, мы провели очень грустную ночь, это уже совсем, совсем не то. Это была как бы скверная копия с шедевра. По поводу этого последнего прощания я даже сочинил небольшой «плач», который и пропою тебе, если хочешь.
— Ну что, теперь ты мне веришь? — Марсель, пропев последние строки. — Моя любовь к Мюзетте окончательно умерла, и я даже ее отпел, — добавил он с иронией.
— Бедный друг мой! У тебя разум борется с сердцем, смотри, как бы сердце не было убито.
— Оно уже убито, — отвечал художник. — Мы люди конченые, старина. Мы умерли и похоронены. Юность мимолетна! Где ты ужинаешь сегодня? Хочешь, пойдем поужинаем, как бывало, за двенадцать су в ресторане на улице Дюфур, где подают на деревенских фаянсовых тарелках и где мы после обеда вставали совсем голодные, — предложил Родольф.
— Ну, уж нет! — возразил Марсель. — Я готов созерцать прошлое, но только сквозь бутылку хорошего вина, сидя в удобном кресле. Что поделаешь, я уже развратился. Теперь у меня самый изощренный вкус.