— Выкуп?
— Ну не выкуп — залог. Какая разница?
А ведь и в самом деле — особой разницы не было. Баро твердо знал одно — человек дороже любых выкупов, залогов, дороже любых денег. Люцита достала из карманов, из всех своих цыганских юбок целый ворох купюр, вынула последние сережки, какую-то не очень ценную брошку, несколько золотых монет со старого монисто.
— Баро, я понимаю, что это — капля в море, но я тоже хочу помочь в сборе денег.
— Люцита, оставь это себе — тебе еще пригодится. — Цыганский барон говорил горячо, но как-то неуверенно.
— Нет, Баро. Я оставила себе только обручальное кольцо да крестик. А остальное — прошу тебя, возьми, не отказывай мне.
— А откуда у тебя столько денег?
— Я продала многое из нашего семейного золота.
— Хорошо, Люцита, я тебя понимаю… — Баро принял не очень богатый взнос жены арестанта, он не мог этого не сделать. — Пойдем с нами…
— Нет. Вы идите, спасибо вам за все! А я тут останусь, вдруг еще раз посчастливится Богдана увидеть…
Баро и Кармелита только понимающе вздохнули и молча вышли из здания уголовного розыска. А Люцита устало опустилась на деревянную скамейку, смотря прямо перед собой — в крашенную масляной краской стену милицейского коридора.
Кармелита хлопотала в деннике у больного Торнадо. Расчесывала ему гриву, обнимала, целовала и все уговаривала коня хоть чуть-чуть поесть — он не брал в рот ни крошки уже два дня.
— Здравствуй, Кармелита… — В воротах конюшни неожиданно возник Астахов.
— Здравствуй…
Прав оказался покойный Максим. Время делало свое дело — отец и дочь, Астахов и Кармелита, медленно, но верно становились ближе друг другу, и девушка уже называла его на «ты».
— С ним что-то случилось? — спросил Николай Андреевич, кивая на Торнадо.
— Да вот, заболел. Ничего есть не хочет.
— Жалко его — такой красивый. А где остальные лошади — тут же целый табун был?
— В другую конюшню перевели. Отец распорядился… — Да уж, отцом Кармелита все равно называла Баро. Видно, все-таки не совсем прав был покойный Максим — не все под силу даже времени… — Отец распорядился других лошадей перевести, чтоб не заразились.
Помолчали.
— Как съездил в Лондон? — спросила Кармелита. — Удачно?
— Ну сказать, что удачно — это ничего не сказать! Великолепно! — Астахов был очень рад, что дочка перевела разговор на эту тему. Тут ему было что сказать. — Купил то, о чем полжизни мечтал!
— Поздравляю, очень за тебя рада!
— Приходи в гости — посмотришь картины, посмотришь, какое чудо я привез из Лондона!
— Спасибо, я обязательно приду. Вот только Торнадо немного поправится — и приду.
— А чем же он болеет? — И Астахов тоже погладил Торнадо по шее.
— Простыл.
— Как простыл?
— Ну а что ж, по-твоему, кони простудиться не могут? Сашка говорит — ринопневмония. Это то же самое, что у людей — воспаление легких.
— Сашка — это кто, ветеринар?
— Нет, бери выше! Сашка — это цыган, конюх, лучше любого ветеринара!
— Да, серьезно ты заболел, дружок!.. — Астахов еще раз потрепал Торнадо по холке. — Знаешь, Кармелита, я хочу немножко поднять тебе настроение. Я привез тебе из Лондона подарок.
Астахов протянул дочери маленькую коробочку — точно такую же, какую получила и Олеся.
— Ух ты! — Кармелита достала из коробочки колечко с бриллиантами.
— Нравится?
— Очень… — Но вдруг она закрыла коробочку и протянула ее Астахову обратно. — Я не могу принять такой дорогой подарок.
— Почему, Кармелита? Разве я не имею права сделать своей родной дочери такой подарок, который хочу?
Девушка ничего не отвечала.
— Кармелита, — Астахов заговорил по-другому, нежнее, искреннее, — это кольцо называется «Звезда счастья»… Я, когда его увидел, сразу же подумал о тебе. И я хочу, чтобы оно было твоим. Возьми его, пожалуйста, не обижай меня…
Девушка никак не могла решиться, но потом все же взяла подарок.
— Спасибо, — сказала она почему-то шепотом. — Если честно, то я таких красивых никогда не видела!
— Я рад, что тебе понравилось. Кармелита, я хочу, чтобы с этой «Звездой счастья» ты была счастлива! — сказал Астахов и осекся.
— Счастлива? — переспросила Кармелита. — А я уже была счастлива. Когда Максим был рядом…
— Я понимаю тебя… — старался поправиться Николай Андреевич. — Это так быстро не забывается…
— А я не хочу его забывать! И я никогда его не забуду, никогда…
На новое колечко в дрожащих руках Кармелиты капнула слеза. Заржал больной Торнадо.