— Бывают же люди! Нельзя над чужим несчастьем смеяться. Вот так будут над ним смеяться, и человек может обозлиться на всех.
— Обязательно? — ахнула Лида.
— Нет, вовсе нет, — вмешался папа. — Я в детстве с одним мальчишкой дружил. Он заикался ужасно, но добрый был очень. Дразнили его, конечно, а он сам смеялся. Пускай, мол, глупые они. Потом уехал куда-то.
Лиде стало совсем совестно. Чтобы хоть чуть-чуть совесть ее отпустила, она убрала в кухне после ужина, потом пошла разбирать свои вещи. Правда, помогало это слабо. Перед глазами стояли глаза мальчишки, а в ушах звучало: «И-и-изв-вини». И ничего с этим нельзя было поделать.
Вечером, переодеваясь ко сну, Лида с удивлением обнаружила на себе вышитый бисером пояс. Она совсем забыла, что второпях его не сняла. Девочка сняла поясок, провела рукой по вышивке — ровная, присмотрелась к узору. Надо будет перерисовать и отнести обратно. А может, и не нести. Хозяев все равно нет. Сами уехали, сами все оставили. И, немного успокоив себя на этот счет, Лида легла спать.
Спала тревожно. Снилось что-то страшное. Темная улица, ветер срывал листья с деревьев. Лида шла, и ей казалось, что за спиной кто-то идет. Шаги отдавались в ушах, но оглянулась — никого. Впереди — в луче света — тонкая фигура. Лида побежала, она знала, кто там. Добежала, выпалила: «Извини». И услышала: «Н-не б-бойся, все хо-орошо». И вдруг порыв ветра — и никого нет. Она оглянулась, — а сзади, нависая над ней, ужасное лицо с кровоточащей раной на лбу.
Лида закричала и проснулась. Горел свет, рядом уже стояли родители:
— Что с тобой?
— Сон, — выговорила Лида, приходя в себя. — Приснилось что-то.
Мама накапала ей валерьянки, заставила выпить. Потом поправила подушку, укрыла одеялом, как маленькую, погладила по голове:
— Все пройдет, сон уйдет. Новый — счастье принесет.
От этой детской считалочки стало легко и спокойно. И скоро Лида опять уснула. На этот раз ей ничего не снилось.
Утром Лида проснулась рано. Из кухни пахло необыкновенно вкусно. Она вскочила и побежала узнать, что на завтрак. Мама стояла у плиты, переворачивая сырники:
— Вставай, поешь перед школой.
«Начинаем обживать дом», — с удовольствием подумала Лида и пошла умываться.
После завтрака разгорелся спор. Мама хотела пойти вместе с Лидой на линейку. Сама Лида была категорически против:
— Мам, я что, маленькая, что ли? За ручку меня водить!
Мама настаивала на своем праве идти вместе с дочкой. Они, наверное, успели бы поругаться с утра пораньше, но папа, как всегда, рассудил:
— Хочет, пусть идет одна. Она уже взрослая.
Лида благодарно улыбнулась ему за то, что он назвал ее «взрослой». Но папа не закончил. Он сказал маме:
— А мы с тобой сходим сами, на школу поглядим, директора послушаем.
Лида сморщила гримаску, но возражать не стала, только предупредила:
— Только вы там не подходите. Я сама разберусь как-нибудь. А то ты, мам, будешь еще мне класс искать…
— Кстати, — спохватилась мама. — А в каком ты будешь классе?
— Ну вот видишь, — обиделась Лида, но сказала: — В «Б».
— Ладно, не подойдем, — пообещал папа и посмотрел на часы: — Уже восемь. Не опаздываешь?
— Не-а, линейка в девять, — сообщила Лида, но побежала одеваться.
Через пятнадцать минут она вышла в коридор уже одетая. Короткая черная юбка, укороченный пиджачок, а под ним — облегающая блузка. Тонкие колготки с матовым блеском, удобные туфли. Длинная темная коса. В руке легкий кожаный рюкзачок. Мама заметила, что дочка подкрасила губы розовой помадой, но ничего не сказала — и правда, уже совсем взрослая. Вон, и в школу сама себя записала, так что же без толку упрекать по пустякам. Тем более что сейчас все девочки красятся.
— Подожди, — сказала мама. Вышла к себе в комнату и вернулась с тонкой серебряной цепочкой. На ней висела медовая капелька сердолика. — На счастье.
Лида застегнула цепочку на шее и посмотрела в зеркало. Здорово. Вот теперь — все как надо.
— Спасибо, мама.
— А от меня — вот, — папа протянул карманный ежедневник в мягком переплете.
— Ой, спасибо. Вы у меня — золото, — радостно сказала дочка, и все они вышли из дома.
До прохода в арку шли вместе, а потом Лида сказала, куда им надо сворачивать, а сама убежала вперед.
— Пусть идет, — удержал папа маму, которая хотела было прибавить шаг.
— Как же она там одна? — беспокоилась мама.
— Очень хорошо. Лучше, чем с нами, — убедительно сказал папа. — Она же выросла, дай ей это почувствовать.