- Расстегни мне штаны, - хрипло приказал я ей, - не поворачивайся. Сиди так, - пока я искал ее клитор, она безуспешно пыталась расстегнуть мне пуговицы на джинсах. Я добрался до ее сокровища и, наконец, услышал ее тихий стон. Сам я был в плену проклятых штанов.
- Встань, - не убирая правую руку, я подтолкнул ее, левой быстро расстегнул ремень и пуговицы. Мой мальчик получил долгожданную свободу. Сейчас ты получишь ее, эту гимназисточку в белье проститутки.
Но в это время открылась дверь в зал.
- Есть тут кто? - заскрипел старушечий голос. Полоса света стегнула кнутом.
- Тихо. Не волнуйся, - прошептал я Алисе.
- Сейчас свет включу, - пригрозила старушка.
- Не надо, бабуля. Мы выходим, - с нескрываемой иронией громко покаялся я. Видимо, она привыкла к таким парочкам.
- Быстро. Я ждать не буду.
Мы наспех поправляли одежду. Когда выходили в вестибюль я, обнимая Алису, придерживал ее платье на худеньких плечиках. Она опустила голову.
- Бабуля, мы только целовались, - мне хотелось оправдать ее, растрепанную гимназисточку в двадцатидолларовых чулках.
- Знаю, знаю. Лето на улице. Парка что-ли, нет? - беззлобно ворчала старуха.
- Спасибо за совет, - я подтолкнул Алису вперед, чтобы старуха и остальные зеваки не заметили разорванного сзади платья. На улице я поднял ее на руки. Алиса засмеялась, как голубка. Грудное низкое воркование. Или ворона? Без разницы.
- Я тебя знаю. И не помню, откуда. Мы могли встречаться раньше?
- Нет. Я бы тебя запомнила. Поцелуй меня.
- Сейчас. Я не только целовать тебя буду. Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. В парк не пойдем. Я возьму машину, и поедем за город. Идем, гараж недалеко.
Но из гаража мы не выехали. Как только я сел за руль, Алиса набросилась на меня сзади со своими сосущими поцелуями. Она лишила меня всяческой мужской инициативы. И откуда в этом худосочном тельце столько силы и страсти? Алиса меня возбуждала и страшила. Она присасывалась, действительно, как пиявка...
* * *
... Я не мог кончить с Алисой. Эта гимназисточка в блядских чулочках и без лифчика возбудила во мне зверя.Сколько ей? Лет 25! Она подняла всю муть моей души. Я сам страдал. Но я хотел ее утопить в этой жиже. Я выволок ее из машины, поставил раком и вонзился в нее с яростью далеко не эротической. Я сорвал резинку с ее волос и вцепился всей пятерней в пшеничные патлы. Ее птичье бедро - в железных тисках моей другой руки. Вся моя!
- Мне больно, - тихо сказала Алиса.
- А ты не согласна немножко потерпеть? - да, я был похож на маньяка. Мой голос прозвучал резко и хладнокровно. Она моментально высохла. Мой член терся как о наждачную бумагу. А я свирипел от мысли, что после этой е... она не захочет меня видеть. Я развернул и бросил ее на пол. Включил свет фар. Я хотел видеть ее всю. Но в ее глазах невозможно ничего прочесть. Опрокинутая восковая статуя. Боже, ну откуда же я ее знаю? Я погладил ее грудь. Не грудь, а прыщики. Соски девичьи. Она затаила дыхание. Я не хотел кончать. Может быть, первый раз в жизни.
Я поднял ее, как драгоценный плод. Я лизал и сосал ее предплечья и круглые коленки, спину и живот. Она взяла мою руку в свою, и засунула ее себе между ног. Моя девочка томилась. Я нашел ее губы. Солоноватый вкус над верхней губой. Росинки пота или крови? Я развернул ее лицо к свету. Так и есть. Я укусил ее до крови. Во мне вновь просыпался хищник. Собственник.
- Если ты исчезнешь, я найду тебя, зверски изнасилую, убью, потом еще раз изнасилую мертвую, и зарою на пустыре, чтобы никто, кроме меня, не знал, где твоя могила, - я говорил это вполне серьезно, но она все же уловила нотки иронии.
- Тебя что-то очень сильно мучает. Ты не можешь поделиться со мной живой и надеешься, что я облегчу твои страдания, если буду покойницей. А я не буду молчать. Я стану призраком, и буду приходить к тебе по ночам.
- Лучше бы ты не уходила, - первый раз за всю жизнь я был искренен с женщиной.
- Поцелуй меня. И не останавливайся больше. Грехи нужно прощать не только близким, но и себе тоже. Душа - тоже живая, - холодная статуя оживала в моих теплеющих руках. Я переживал ее оргазмы, как свои собственные. Ненасытная и чувственная, она несла меня к своему берегу. Черная муть сгорала в ее горячем отрывистом дыхании, жгучих стонах...
Уже поднималась утренняя заря, а я все ласкал ее, спящую. Я стал различать пастельные полутона этого мира. Сиреневые и фиолетовые синяки и засосы, лиловые тени под глазами, еле заметные веснушки на носу и возле его тонких крыльев, персиковый пушок над укушенной губой. Но где я ее все-таки видел?
... Я выбрался, наконец, из ванной. Нашел диск Чайковского. "Щелкунчик" это обо мне - шиворот-навыворот. Как хорошо, что дома никого нет. Я вышел на балкон в собственной шерсти и закурил... И вспомнил. Вспомнил.
Я отыскал семейный альбом. Вытер с него пыль. Вот бабушка с дедушкой. Вот мама. Девочка с косичками. А вот она со стрижкой. А вот она уже с младенцем, со мной. А где же институтские фотографии? Вот! Да. Вот она, моя гимназисточка, она же институтка...
Здесь, в этом парке, она встретит на следующий день папу. Она мне рассказывала об этом давным-давно....
- Алиса, Алиса... если родишь мне мальчика, я тебя оставлю в роддоме, - и я увидел себя в зеркале. Ну и морда! Влюбленный гоблин. Но я похож на папу...