Я не могла удержаться, чтобы не написать Дилис. «Случилось что-то необыкновенное! Я выхожу замуж! Как странно, что со мной это произошло даже раньше, чем с тобой. Я уже писала тебе об этом человеке — он тогда помог мне с собакой. Он живет в Йоркшире в прекрасном старинном доме около монастыря. Все произошло так быстро, что я сама даже не поняла, как это получилось. Не знаю, влюблена ли я в него. Я только чувствую, что не вынесу, если он уедет и я его больше не увижу. Ах, Дилис, все это так интересно! А до этого я была здесь просто несчастна. Ты не представляешь, что такое мой дом. Я сама забыла об этом за годы отсутствия. Это сумрачное место. И не потому, что здесь мало солнечного света, а потому, что люди здесь живут сумрачной жизнью».
Я порвала это письмо. Да что это я, с ума сошла? Захотела, чтобы Дилис поняла то, в чем я и сама-то толком не разберусь. Как объяснить Дилис, что я выхожу замуж за Габриела потому, что по мне самой не совсем понятной причине я жалею его и знаю, что он нуждается в моей помощи. Потому что безумно хотела бы любить того, кто принадлежал бы мне; потому что отец оттолкнул меня, когда я попыталась проявить свою привязанность к нему, хотя в ответ я многого от него и не ждала; потому что мне хотелось убежать из этого дома, который был с рождения моим…
Вместо этого письма я послала ей обычную маленькую записку с приглашением на свадьбу.
Фанни была все еще настроена скептически. Она ворчала, что так замуж не выходят. Она приводила в пример пословицы типа «Замуж поспешишь — потом наплачешься», говорила, что потом мне «горя не расхлебать». Но хотя мысль о предстоящем «несчастье» подогревала ее, она все-таки намеревалась показать моим новым родственникам, если они соизволят, конечно, приехать на свадьбу, что во время свадьбы не к чему будет придраться.
Габриел регулярно писал мне пылкие письма, но в них речь шла только о его преданности мне и желании поскорее быть вместе. Ничего относительно реакции его семьи он не сообщал.
Дилис написала, что я слишком поздно ей сообщила о своей свадьбе. У нее уже столько приглашений, что она вряд ли сможет уехать из Лондона. Я поняла, что наши пути теперь совсем разошлись в разные стороны, а вместе с этим пришел конец и нашим близким отношениям.
За три дня до свадьбы приехал Габриел и остановился в Кингс Хед, меньше чем в полумиле от Глен Хаус.
Когда Мэри вошла ко мне с известием, что он ждет меня внизу в гостиной, я с нетерпением поспешила вниз. Он стоял спиной к камину и смотрел на дверь. Как только я открыла ее, он пошел мне навстречу и мы обнялись. Он выглядел взволнованным, моложе, чем до отъезда, и натянутость его исчезла.
Я взяла его лицо обеими руками и поцеловала.
— Как мама своего любимого ребенка, — чуть слышно проговорил при этом он.
Он совершенно точно определил мои чувства. Мне хотелось заботиться о нем. Я надеялась сделать счастливой его жизнь, сколько бы ему ни осталось. Я не была страстно влюблена, но не придавала этому большого значения — в то время я еще не знала, что такое страсть. И все же я любила его, и когда он крепко прижал меня к себе, я знала, что испытывала к нему именно такую любовь, которой он ждал от меня.
Я высвободилась из его объятий и заставила сесть на кушетку, набитую конским волосом. Я хотела услышать, как отнеслась его семья к новости о нашей помолвке и сколько гостей приедет на свадьбу.
— Видишь ли, — медленно проговорил он. — Мой отец слишком слаб, чтобы ехать. А что касается других… — Он пожал плечами.
— Габриел! — вскричала я в ужасе. — Ты хочешь сказать, что никто из них не приедет?
— Ну послушай, есть еще тетя Сара. Но она, как и отец, слишком стара, чтобы пускаться в дорогу.
— Но ведь у тебя есть сестра и ее сын!..
Ему было неловко, и я заметила, как он нахмурил брови.
— Дорогая, какое это имеет значение? Это же не их свадьба?
— Но — не приехать?! Значит, они не одобряют наш брак?
— Конечно, они одобрят. Но сама церемония не так уж важна, правда? Послушай, Кэтрин, я опять с тобой! Я хочу быть счастливым…