Она только отмахнулась, как будто в этом уже не были сомнений.
— И никто ему не помешает, правда?
Вдруг она нахмурилась.
— Правда ведь? — повторила она.
— Если это будет мальчик, то он займет место отца.
— Но ведь отец его умер. Он покончил с собой… как говорят. Он действительно покончил с собой? — Она крепко схватила меня за руку. — Ты сказала, что он не мог этого сделать. А кто тогда это сделал? Скажи мне, прошу тебя, скажи?
— Тетя Сара, — торопливо прервала ее я, — когда Габриел умер, я была без ума от горя. Я, возможно, не знала, что говорила. Наверное, он все-таки покончил с собой.
Она выпустила мою руку и с упреком посмотрела на меня.
— Я разочаровалась в тебе, — сказала она, надувшись. Потом ее настроение резко изменилось. — Мы все сидели тогда за этим столом. Хагар была самой умной из нас и самой старшей. Теперь ты понимаешь, что было бы лучше… Тогда Саймон был бы… Хотя нашим воспитателям она не нравилась. Они любили Мэтью. А я была глупой. Плохо училась.
— Ничего, — успокоила я ее. — Зато вы прекрасно рисовали. И ваши гобелены будут висеть здесь спустя многие годы, когда нас уже не будет на свете.
Лицо ее просветлело. Потом она засмеялась.
— Я сидела вот здесь, Мэтью — вон там, а Хагар в конце стола. А наша воспитательница — всегда напротив нее. Хагар говорила, что будет сидеть во главе стола, потому что она самая старшая. У нее получалось все… кроме рисования и шитья. Вот здесь уж я была первой. Да, Хагар была сорванцом. Видела бы ты ее верхом на лошади! Она обычно ездила с нашим отцом верхом на охоту с собаками. Она была его любимицей. Однажды она забралась на окно, почти на самом верху монастырской башни. Сама слезть оттуда не могла, и пришлось послать туда двух садовников с лестницами… В наказание ее посадили на целый день на хлеб и воду и оставили одну в ее комнате, но ей было все равно. Она сказала, что ни о чем не жалеет.
Тетя Сара подошла ко мне поближе и прошептала:
— Она говорила: «Если хочешь что-нибудь сделать — делай, а потом думай о расплате, а если уже сделала то, что хотела, — тебе должно быть все равно, что тебе за это будет».
— У вашей сестры Хагар был очень сильный характер.
— Отец любил брать ее с собой, когда обходил поместье. Ему было жаль, когда она вышла замуж за Джона Редверза. Потом начались проблемы с Мэтью. Его отчислили из Оксфорда. Там была замешана какая-то девушка. Я помню тот день. Эта девушка приехала сюда повидать отца. Я за ними наблюдала, а они меня не видели; я слышала весь их разговор.
— С певческой галереи, — подсказала я.
Она захихикала.
— Да, они не догадались посмотреть наверх.
Она села к столу на то место, где она сидела когда-то во время занятий. И я поняла, почему она на глазах молодела, когда приходила в эту часть дома — здесь она заново переживала свою юность. Я была уверена, что все ее воспоминания о прошлом абсолютно точны. Это сейчас она путала, с кем говорила: с Кэтрин или с Клер, была ли это жена Габриела или Мэтью.
— Проблемы, — размышляла она вслух. — У него всегда возникали проблемы из-за женщин. Ему было далеко за тридцать, когда он женился, и больше десяти лет они прожили без детей. Потом родилась Рут. Все это время Хагар надеялась, что ее сын Питер будет хозяином Ревелз. Потом родились Марк и Габриел. Бедный маленький Марк! Но еще оставался Габриел. Затем родился Люк… Так что, как понимаешь, Хагар это совсем не радовало. — Она поднялась из-за стола, подвела меня к шкафу и показала мне там пометки на стене. Там было три линии, помеченные инициалами X., М. и С.
— Корабль ее величества? — пробормотала я.
— Нет, не угадала, — важно сказала тетя Сара. — Это Хагар, Мэтью и Сара. Это отметки нашего роста. Мэтью после этого обогнал ее, и тогда Хагар больше не захотела меряться. Я хочу показать тебе дневную и ночную детские комнаты.
Следом за ней я вышла из учебной комнаты, и мы осмотрели ту часть дома, которая веками принадлежала детям. Я с удовлетворением отметила, что и здесь все окна зарешечены. В дневной детской тетя Сара открыла большой дубовый сундук. Там хранилось платье для крещения детей Рокуэллов. Она с благоговением достала его, чтобы дать мне взглянуть. Оно было сделано из белого шелка и кружев, которые, по моим понятиям, были бесценны.
— Мне надо хорошенько его осмотреть, — сказала она. — Может быть, придется подштопать кружева. Последний раз его надевали на Люка, восемнадцать лет назад. Он вел себя не очень хорошо. У нас младенцы всегда ведут себя плохо. Я возьму его в свою комнату. Никто не дотронется до него, кроме меня. И к тому времени, когда понадобится, оно будет готово…