То, что я загадала у колодца, было криком моей души: пусть это будет не Саймон!
Я вдруг поняла, что все окружавшие стали вести себя в отношениях со мной как-то иначе: я замечала, как люди переглядываются за моей спиной, даже сэр Мэтью, казалось, наблюдал за мной как бы со стороны.
Благодаря Саре я узнала, что все это значит, и это открытие привнесло в мою жизнь тревогу, по сравнению с которой все предыдущие события просто померкли.
Как-то раз я зашла в ее комнату и увидела, что она зашивает детское платье для крестин.
— Я рада, что ты пришла, — приветствовала она меня. — Ты раньше интересовалась моими гобеленами.
— Я и сейчас ими интересуюсь, — заверила я ее. — Они прелестны. А над чем вы сейчас работаете?
Она лукаво взглянула на меня.
— Ты действительно хочешь посмотреть?
— Ну, конечно.
Она захихикала, отложила шитье и, вставая, взяла меня за руку. Потом помолчала и нахмурилась.
— Я держу это в секрете, — прошептала она. И добавила: — Пока не закончу.
— Ну, тогда мне не надо подглядывать. И когда же вы закончите?
Мне показалось, что она собирается заплакать, когда она заговорила:
— Ну как я могу закончить, если я не знаю! Я думала, ты мне поможешь! Ты же сказала, что он не мог покончить с собой. Ты же сказала…
Я ждала, что она скажет дальше, я вся напряглась, но речь ее стала бессвязной.
— Платье для крестин было порвано, — сказала она чуть погодя уже спокойно.
— Правда? Так расскажите о вашем гобелене.
— Я не хотела показывать его никому, пока не закончу. Это Люк…
— Люк? — вскрикнула я, и сердце у меня забилось быстрее.
— Он был таким хорошеньким младенцем. Он плакал, когда его окунали в купель, и порвал платье. И никто за это время даже не подумал зашить его. Да и зачем это делать, пока не появится новый младенец?
— Вы его искусно зашьете, я уверена, — сказала я, и лицо ее просветлело.
— Дело в тебе! — пробормотала она. — Я не знаю, куда тебя поместить. Вот почему…
— Вы не знаете, куда меня поместить? — озадаченно повторила я.
— У меня уже есть Габриел… и собака. Какая была хорошая собачка! Фрайди! Только имя у нее странное.
— Тетя Сара, — потребовала я. — Что вам известно о Фрайди?
— Бедная Фрайди! Такая хорошая собачка! Такая преданная. Вот почему, я думаю… Господи, интересно, как будет вести себя твой ребенок при крещении? Дети Рокуэллов всегда ведут себя плохо. Я сама постираю это платье.
— Тетя Сара, что вы говорили о Фрайди? Пожалуйста, расскажите!
Она огорченно смотрела на меня:
— Это была твоя собака. Ты сама должна знать. Но я никому не позволю трогать его. Ведь его так трудно гладить. Здесь надо сделать гофрировку. Так я делала, когда крестили Люка. И для Габриела тоже.
— Тетя Сара, — нетерпеливо воскликнула я. — Покажите мне гобелен, над которым вы работаете.
У нее в глазах блеснул озорной огонек.
— Но он не закончен, и я никому не хотела его показывать… пока.
— Но почему? Я же видела ваш предыдущий гобелен, хотя он и не был закончен.
— Это было совсем другое дело. Тогда я знала…
— Вы знали?
Она кивнула.
— А сейчас я не знаю, куда тебя поместить, понимаешь?
— Но я же здесь, перед вами!
Она склонила голову набок и стала похожа на птицу с блестящими глазками.
— Сегодня… завтра… на следующей неделе, возможно. А где ты тогда будешь?
Я твердо решила, что должна посмотреть на картину.
— Пожалуйста, — канючила я, — покажите мне.
Ей очень понравилось, что меня это так интересует: она чувствовала мое искреннее желание увидеть гобелен.
— Ну ладно, только тебе, — сдалась она. — И никому больше.
— Я никому не скажу, — пообещала я.
— Ну хорошо. — Она была как прилежный ребенок. — Иди сюда.
Она, подошла к шкафу и достала полотно, потом прижала картину к себе, чтобы я ничего не увидела.