— Давайте я помогу.
— Нет, я сама застегну. — Она еще какое-то время трудилась над ними, потом подняла глаза:
— Я счастлива, что вы познакомились с моей мамой. Она была очень рада видеть вас.
— Ваш отец, по-моему, очень беспокоится за нее.
— О, да. Он беспокоится обо всех своих пациентах.
— А она пациент особый, — добавила я.
— Мы должны смотреть за ней, ей нельзя перенапрягаться.
Мне вспомнились слова Рут: «Она — ипохондрик, и из-за того, что у доктора такая семейная жизнь, он старается с головой уйти в работу».
Но пока я стояла там среди деревьев, мои мысли были заняты только одним: неужели это правда? Я уже думала не о своей матери, потому что все в точности совпадало, и значит, это должно быть правдой. Что же мучило меня? Вопрос возникал сам собой: «Неужели я такая же, как и она?» Я была в смятении в поисках ответа.
Стоя в рощице в этот декабрьский день, я чувствовала, что близка к отчаянию, как никогда в жизни. Но худшее было еще впереди. Оно надвигалось на меня, но в тот момент я думала, что со мной уже не может случиться ничего более страшного.
Дамарис застегнула ботинок, спрятала руки в муфту, и мы пошли.
Я удивилась, когда обнаружила, что мы вышли из рощи у дальней стороны монастыря, и теперь нам придется идти к Ревелз через развалины.
— Я знаю, — сказала Дамарис, — что это самое любимое ваше место.
— Так было раньше, — поправила я ее. Я уже давно здесь не была.
Только теперь я обратила внимание на то, что день быстро угасает и примерно через час стемнеет.
Я сказала:
— Люк должен проводить вас обратно.
— Хорошо бы, — ответила она.
В развалинах было еще темнее. Ведь все эти груды камней отбрасывали тени. Мы прошли мимо прудов и уже были в самой середине монастыря, когда я увидела монаха. Он шел вдоль разрушенной сводчатой галереи; он двигался молча и быстро и выглядел точно так же, как тогда, в ногах моей кровати.
Я выкрикнула:
— Дамарис! Смотрите! Вот там!
При звуке моего голоса фигура помедлила и, повернувшись ко мне, поманила меня пальцем. Потом монах отвернулся, пошел дальше и исчез за одной из опор, удерживавших остатки галереи. Потом опять показался и скрылся за следующей опорой.
Я наблюдала за ним, как зачарованная, ужас сковал меня, и я не могла пошевелиться.
Опомнившись, я закричала:
— Скорее! Мы должны схватить его!
Дамарис прильнула всем телом, удерживая меня.
— Нельзя терять времени! — прокричала я. — Мы упустим его из виду. Мы знаем, что он где-то здесь, в монастыре. Надо найти его! На этот раз он не уйдет!..
Дамарис повторяла:
— Кэтрин, пожалуйста… Мне страшно.
— Мне тоже. Но надо найти его. — Спотыкаясь, я добралась до галереи, но она пыталась тащить меня назад.
— Пойдемте домой, — просила она. — Пойдемте сейчас же домой!..
Я обернулась к ней.
— Вы видели его! — торжествующе воскликнула я. — Теперь вы расскажете им. Вы его видели!
— Нам надо идти в Ревелз, — повторяла она. — Идти скорее.
— Но… — и тут я поняла, что мы не сможем догнать его, потому что он двигался гораздо быстрее нас. Но это уже было не так важно. Я ликовала — теперь не только я видела его. Внезапное облегчение вслед за паникой — это было трудно перенести. Только теперь я поняла, какое потрясение пережила, как я была напугана.
Но бояться больше было нечего. Я была отмщена. Ведь его видела не только я!
Она тащила меня через развалины, и вот уже показался дом.
— Ох, Дамарис! — проговорила я. — Как я рада, что это случилось тогда, когда вы могли это… видеть.
Она повернула ко мне свое красивое бесстрастное лицо, и ее слова подействовали на меня, как ушат холодной воды.
— Что вы видели, Кэтрин?
— Дамарис… что вы хотите сказать?
— Вы были очень взволнованы. Вы что-то увидели, не так ли?
— Вы хотите сказать, что вы ничего не заметили?
— Но там ничего не было, Кэтрин! Ничего.
Я обернулась к ней. Задыхаясь от ярости и злости, я, кажется, схватила ее за руку и начала трясти.
— Вы врете! — закричала я. — Вы притворяетесь!
Она покачала головой, будто собираясь заплакать.
— Нет, Кэтрин, нет… Я была бы рада… Как бы я хотела увидеть… если это для вас имеет такое значение.
— Вы видели его, — сказала я. — Я знаю, что вы видели!
— Кэтрин, я ничего не видела. Там не было ничего.
Я холодно произнесла: