Сейчас всё гораздо проще. Теперь к нему не приковано внимание журналистов, и здесь, в тихом Прибрежном, никому не придет в голову проверять, какого он там года рождения. Идет красивый старик, звеня наградами, и идет. Ему улыбаются. И он счастлив. А что еще Сашке надо?
Сашка уже не спрашивая включает телевизор. Знает, что он будет смотреть парад.
– Всеволод Алексеевич, а вы помните девятое мая сорок пятого?
Неопределенно пожимает плечами.
– Смутно. Мне кажется, что помню. Но кто даст гарантию, что я себе это воспоминание не придумал? Так же, как маму вроде бы помню. А может, и нет. Описать тебе праздничную Москву, как потом показывали в кинохронике, не смогу. Все бытовые тяготы я на себе почувствовал, скорее, в послевоенное время, его уже память захватила крепко. Продукты по карточкам, очереди за ними. Несколько раз я карточки терял. Как все дети. Дровяная печка и вязанки дров, за которыми я ходил во двор, где стоял специальный сарайчик. Самодельные леденцы. Мы растапливали в ложке сахар, он застывал и получался леденец. Парусиновые штаны до колен на помочах. Жизнь была суровая, Саш, но обыкновенная, у всех одинаковая. И даже то, что я рос без мамы, не казалось чем-то из ряда вон. В классе почти у половины ребят отцы с фронта не вернулись. Да и женщины тоже гибли и на фронте, и в госпиталях, и в тылу. Сейчас жутко звучит, а в те годы таковой была реальность.
Гулять они все-таки идут. Не сидеть же дома у телевизора. Там еще и концерты начнутся, он совсем раскиснет. Он и так не может говорить ни о чем другом. И до Сашки вскоре доходит, что воспоминания о Победе как историческом событии, свидетелем которого он был, пусть и в далеком детстве, у него давно вытеснились бесконечными концертами. Его, и так востребованного артиста, в майские праздники просто рвали на куски.
Они идут по набережной, в конце которой есть памятник погибшим кораблям. К нему обычно несут цветы местные жители, там же неподалеку площадка для городских праздников, где вечером ожидаются концерт и салют. Опять концерт. Сашку уже потряхивает от этого слова. И от выражения его лица хочется выть. Такая тоска в глазах. Каждый год одно и то же, каждые праздники. Он никак не может привыкнуть, что не нужен, что без него обошлись.
– Всеволод Алексеевич, у памятника полевая кухня будет. Поедим каши? – предлагает она.
Неопределенно пожимает плечами.
– Да я не голоден.
Он не голоден. Когда такое бывало? Практически никогда!
И снова идут в молчании. И Сашка не знает, как его отвлечь, поэтому говорит первое, что приходит в голову:
– Стыдно признаться, но у меня в семье нет ни одного героя. У всех есть, а у меня нет. Даже самого завалящего. В школе перед Днем Победы всегда сочинение писали, рассказывали о своих героических родственниках. У одной из моих одноклассниц дедушка до Берлина дошел, на стене Рейхстага расписался, даже фото есть. А мне написать нечего. Когда подросла, стала допытываться, как так? А родители руками разводят, что-то невнятное рассказывают про прадеда-снабженца и про какую-то дальнюю родственницу, которая вроде бы воевала. Где, кем, без подробностей. Поэтому до вашего появления праздник я воспринимала абстрактно, как страницу учебника истории. А потом через вас. Через ваши эмоции, песни, горящие глаза и требование дать салют, разносящееся над Красной площадью.
– Ты видела тот концерт?
– Вы его тоже помните?
– Такое не забывается. Эти сволочи организаторы что-то там напутали с хронометражем, и получилось, что я закончил песню, отзвучал последний аккорд, а салюта нет. А передо мной многотысячная заведенная толпа. И что я должен делать? Анекдоты ей рассказывать, что ли? Или просто уйти со сцены, а они пусть расходятся? Трансляция в прямом эфире на всю страну! И тут оркестр начинает играть финальную песню по второму кругу. И я, как дурак, начинаю ее петь, тоже по второму кругу. Голоса уже нет, срывается. Я целый день по всей Москве носился и везде живым звуком. И вместо третьего куплета, уже чувствуя, что не вытягиваю, просто кричу в микрофон, мол, дайте салют!
– …и дают салют, – подхватывает Сашка. – Это выглядело волшебно! Как будто вы минимум Президент! Верховный главнокомандующий нашей эстрады и того концерта.
Он грустно усмехается.
– Ты все романтизируешь. Тебе был нужен герой, и ты его себе придумала. Только я мало гожусь на эту роль.
– Вы прекрасно справлялись. И сейчас справляетесь.
А чтобы он поверил, что она говорит правду, Сашка добавляет совсем уж невпопад, но именно то, о чем думает: