Сейчас кот потерял покой. К вечеру он вдруг снялся с насиженного места и стал метаться по квартире как очумелый.
Юля Гордеева, вернее, теперь уже Булаева, поскольку, выйдя замуж, поменяла фамилию, с изумлением наблюдала за Васькиными кульбитами.
— Ну ты, парень, совсем озверел!
Кот, словно только и ждал этих слов, метнулся к ней и неприлично громко заорал, глядя прямо в глаза хозяйке.
Есть, наверное, хочет, решила Юля и полезла в холодильник.
— Иди, печенки дам.
Васька остановился на пороге кухни.
Раньше при заветном слове «печенка» кот строил умилительную рожу и, благодарно мурлыкая, яростно терся лбом о Юлькины ноги, выражая одобрение. Сейчас он, задрав хвост, продолжал вопить, не трогаясь с места.
— Васька, — не поняла Юля, — что с тобой?
Юлечка переехала сюда жить два года назад, сразу, как они с Александром расписались. Его прежняя жена нашла «кошелек» потолще, как говорил Александр, и упорхнула вить новое гнездо, бросив мужа, парализованную свекровь и дочь-невесту. В трехэтажном загородном особняке свежеиспеченного избранника заканчивались отделочные работы, разве можно упускать и особняк, и перспективного мужа?! Промедлишь — локти кусать будешь. Момент критический, да и возраст тоже. И вообще, может, это любовь…
Взрослая дочь со спортивным и нечасто встречающимся именем Олимпиада (очередной выверт супруги, обожающей все нетрадиционное) выждала немного, чтобы прояснить ситуацию, и повела себя очень даже обыкновенно: собрала пожитки и переехала жить к маменьке с богатым папиком. Потянулась к светлому будущему.
— Ты вроде тоже не теряешься, жениться собрался, — многозначительно намекнула дочь, тем самым укоряя отца и подчеркивая, что ее действия лишь следствие его необдуманного поступка. — Я не собираюсь жить под одной крышей с твоей дамочкой, которая всего на двенадцать лет старше меня. Все это так несовременно: мачеха, падчерица… — Дочь критически пожала плечами. — Ты поступаешь как самый настоящий эгоист.
Про бабушку, которая растила ее, воспитывала, следила, чтобы ребенок был сыт и ухожен, дочь не поминала. Слегла старушка, так что с того? Она им тут не нянька!
Александр грустно улыбался, понимая что жить под одной крышей с новым мужем матери, состоятельным господином, куда лучше, чем с больной бабушкой, за которой надо ухаживать. И потом — здесь всего-навсего трехкомнатная квартира, а там — трехэтажный загородный особняк с прислугой.
— Тебе же лучше, — успокаивала Юльку ее подруга Тамара Вершинина. — С великовозрастной доченькой, особенно если у нее запросы, как у маменьки, хлопот не оберешься. И без того голова кругом, одна больная свекровь чего стоит. Как ты только управляешься и на работе, и дома? Бабуля очень капризная?
— Да нет, — пожимала плечами Юлька. — Иногда лишний раз побеспокоить стесняется. Вообще-то она женщина добрая, даже сбежавшую жену Александра не ругает, а по внучке так просто скучает. Мне жалко ее.
— Интересно, как бы «заскучала» эта добрая женщина, если бы не появилась ты — бесплатное бюро добрых услуг.
— Да ладно тебе, Томик, как есть, так и есть. Главное, что Шурка меня любит, а остальное все как-нибудь утрясется. Обидно другое — что дочь родного отца ни во что не ставит. Всем своим видом показывает, что папаше ничего не остается, как жизнь доживать.
— Ого! Выходит, и нас с тобой скоро на свалку? Рановато. Интересно, а к мамаше с богатым мужем она тоже так относится?
— Не думаю. Девица расчетливая.
— Конечно, — усмехнулась Тамара, — там ей рот открывать не выгодно. И не позволят.
— Я замечаю, что у них, молодых, вообще потребительское отношение к жизни. Время сейчас, наверное, такое.
— Время всегда одинаковое. А что доченька из дома умелась, так радуйся, баба с возу — кобыле легче.
— Мне, может, и легче, — соглашалась Юля, — только Шурка из-за дочери сильно переживает. Вроде как виноватым себя считает.
— Сколько Олимпиаде лет?
— Двадцать два.
— В такие годы я уже жила одна, — отрезала Тамара, — и денег у родителей не просила. Подумать только, обе дамочки в погоне за лучшей долей бросили мужика с больной старухой на руках на произвол судьбы, да он же еще и эгоист. Надо же, «негодяй» какой, — продолжала возмущаться эмоциональная Тамара. — Ему бы сидеть да горевать, а он жениться вздумал. Не дело! И как у доченьки язык повернулся такое сказать?