С того дня Юрий Борисович перестал спать — не только потому, что болели сломанные ребра, просто не мог закрыть глаза: только закроет — и разом свалка, мат, боль, хватают его бандитские руки, вяжут, волокут. Как отмыться от грязи, которой его запачкали? (Хотя здесь именно тот случай, когда надо говорить о самообладании, мужестве, чувстве собственного достоинства.) От отвращения не мог он заснуть.
Время, которое, говорят, лечит, его как-то плохо лечило, прошло, наверное, не меньше года, пока, наконец, ему стало легче. А еще через год его вызвали в управление милиции к дознавателю Александру Комарову.
— Речь, вероятно, пойдет о том самом нападении? — спросил Юрий Борисович.
— О том самом,— отвечал Комаров. И добавил вдруг: — Они приходили к вам еще раз, но вспомнили, что у день рождения, и ушли.
Юрий Борисович сидел, ничего не понимая.
Тогда Комаров разложил перед ним фотографии.
Среди незнакомых ему лиц было два очень знакомых — его племянники, сыновья Натальи и Галины, тех самых, что прибежали в день нападения, ахали и ужасались.
Комаров рассказал: в тот, первый, раз к Юрию Борисовичу приходили не двое, а трое — третий остался на лестнице, это был Алексей, племянник; второй бандит должен был впустить его позже, чтобы не увидел дядя, но когда вышел к нему на площадку, умная дверь возьми да и захлопнись — поэтому-то на окрик «математика» никто не ответил.
Вот когда Юрию Борисовичу досталось боли — и прежние страдания показались ему пустяком. Тогда было отвращение к чужим бандитским рукам, а теперь, когда руки оказались родными, стало уже нестерпимо больно — сердце ли болело, душа ли стонала, только невозможно стало ему жить (любопытно, что когда становилось совсем невмоготу, он звонил в милицию Комарову, тот выходил к нему на бульвар, подсаживался на скамейку и как-то уговаривал, успокаивал. «Я его очень уважаю»,— объяснял мне Комаров).
Алеша был любимым племянником (и родители Юрия Борисовича его любили, он месяцами жил у них на даче), постоянно вокруг него вертелся: Юрий Борисович, физик-электронщик, многое умел и мог — разгадать любую схему, собрать что угодно, вплоть до телевизора — не находка ли это для мальчишки? Сколько возились они вместе с разного рода приборами, сколько помогал ему дядя в школьных занятиях, да что говорить, свой мальчик, свой — и бандитский налет?
Любимый племянник — организатор и душа дела. Это он указал на квартиру дяди как на антикварную. Пригож. Двуязычен: уста говорят самые справедливые слова — да еще как убедительно! — а в душе... Но прежде чем говорить о душе, надо было бы ее разглядеть. Попробовать представить себе процесс ее формирования — все это очень трудно — разве что приблизительно, по каким-то эпизодам. Впрочем, эпизоды, как вы сейчас увидите, бывают красноречивы. И для нашей семейной темы очень важны.
Двоюродные братья Алексей и Михаил были дружны с детства и много общались, особенно летом на даче. И вот однажды соседка по даче после посещения ребят обнаружила пропажу денег: копеечная сумма, но ведь дело, понятно, не в сумме. Долго молчала старушка, стыдилась, не знала, как сказать об этом Наталье Федоровне, Алешиной матери,— и наконец передала через третьих лиц. Наталья Федоровна презрительно улыбнулась.
— Я дам ей рубль,— сказала она.
Не поняла она ничего или не захотела понять?
В тот же год мальчишки — им было тогда двенадцать-тринадцать — приволокли домой портфель, полный абрикосов, и весело объявили, что стащили у какого-то дядьки, который наверняка сам их украл и спрятал в кустах. «Выбросьте сейчас же!» — прикрикнула на них Наталья Федоровна, но ребята веселились, не послушались, абрикосы съели, а портфель торжественно сожгли на костре (я думаю, много чего горело в тот час вместе с портфелем, и уж во всяком случае заповедь «Не укради»). Опять Наталья Федоровна ничего не сказала — видите, говоря об Алексее, мы все время вынуждены говорить о его матери.
Впрочем, все разбиравшиеся в этом деле считают главной причиной зла именно ту атмосферу безнаказанности, которую создала она вокруг сына. Я думаю, что причина тут глубже. Взять тот же эпизод с портфелем и абрикосами (вот, кстати, был отличный случай для семейной педагогики) — при чем тут безнаказанность и кого нужно было наказывать? Требовалось всего лишь четко поставить нравственный барьер, показать свое отношение к поступку. Дело не в том, что Наталья Федоровна не настояла на своем запрете, главное в том, что сказала-то она совсем не то, что нужно. Она сказала: «Выбросьте!», а нужно было: «Пойдите, положите туда, где взяли: Это И так сказать, с таким негодованием, чтобы в сознании ребят вы- жглось бы на всю жизнь.