Наше обычное поучение ребенку: «Не бери, это чужое»,— неверный принцип и слабый довод, который очень легко обойти с помощью разных уверток. Первая попавшаяся: я не знал, что вещь чужая, я думал — ничья. Или: хозяину она не так уж и нужна, мне нужнее. Или: он с нею не умеет обращаться, а я умею (кстати, именно под этим девизом крал Алексей приборы и в школе, и в институте). Очень часто: вещь приобретена плохим человеком нечестным путем, отнять ее — святое дело. Да мало ли уловок придумывает наш лукавый ум, если ему чего- то очень хочется. Нет, единственно убедительное, разумное и действенное: не бери, это Пусть на дороге валяется, все равно — не бери.
Ребятам никто так не сказал, и после портфеля они принесли икону, будто бы найденную на свалке. И пошло. По мере того как Алеша взрослел, дорожали приносимые им вещи, тоже «случайно найденные», пока не появились «одолженные приятелями» «Волги» (Алексей угнал несколько машин) и, наконец, деньги для приобретения собственной. Трудно сказать, верила ли Наталья Федоровна разнообразным объяснениям сына — наверное, не столько верила, сколько жаждала верить, — только всякие разговоры на эту тему она обрывала жестко и немедленно.
Вообще по части «отрезать» и «оборвать» Наталья Федоровна была большой мастер. Когда однажды соседи, видевшие, как недостойно вел себя Алексей, тогда уже юноша, по отношению к своей подружке, сказали об этом Наталье Федоровне, та ответила кратко: «У нее есть мать». Всегда прав был Алеша, всегда находил в матери горячую защитницу. Напрасно соседи умоляли не стучать молотком у них над головой в четыре утра и не работать с газовой горелкой — открытый огонь в деревянном доме! Отказ. Зато когда дом загорелся, Наталья Федоровна была искренне возмущена соседями — зачем вызвали пожарных, подняли ненужный шум, если ничего страшного не произошло. Ничего страшного действительно не произошло, но лишь потому, что до приезда пожарных люди, сбежавшиеся на пожар, выстроились цепью к колодцу и бочкам с водой, передавая друг другу ведра.
Всегда был прав Алеша, никто не должен был ему перечить, «Алеша так хочет» — превратилось в девиз жизни. Лидером преступной группы он стал легко, потому что был смел и удачлив. И умел, разговаривая с сообщниками, выворачивать жизнь наизнанку. Сообразительный, острый на язык, он обличал недостатки, чрезвычайно тем к себе располагая. Но если нужно было, примешивал к своим обличениям ложь в любой необходимой ему дозировке.
Нож, который вонзил в спину дяди любимый племянниц, был еще и отравленный. Юрий Борисович прочел в материалах дела, что он богач, что в войну он дезертировал, мародерствовал, выменивал золото и антиквариат у тех, кто умирал с голоду, словом, наживался на народной беде. Их, Алешу с матерью, он-де тоже обобрал, вот что рассказывал он своим сообщникам; эти минуты были для Юрия Борисовича самыми трудными. Алексей знал и не мог не знать, что в войну его дядя был студентом физфака, что в армию его не взяли из-за костного туберкулеза. Нет, ошибся племянник в другом: в дядиной квартире не было антиквариата, были старые вещи, дорогие только их владельцу.
Страшно сказать, но и не сказать было нельзя: ничего, совсем ничего не дала сыну Наталья Федоровна, ничего доброго не выстроила в его душе, никаких нравственных основ не заложила и запретов не воздвигла. Свою материнскую обязанность она только в одном — защищать.
Стократ воспетое материнское сердце, что может быть прекраснее в своем бескорыстии и нравственной силе — но мало ли мы знаем трагедий, причиной которых было именно оно? Материнская любовь, возвышенное, святое чувство — но кто подсчитал, сколько бед вместе с тем оно принесло? Банальные рассуждения, не правда ли? Но давно уже сказано, что банальнейшее дело на свете — сама жизнь. И нет, кстати, ничего труднее, как ухватить, понять, проанализировать банальность — между тем она, повседневная, неизбежная, может быть, более всего нуждается в понимании и анализе. Материнская тревога и жалость, они каждый раз жгутся заново — и заново совершают ошибки; если ошибки одни и те же, от этого никому не легче.
Итак, приглядимся к такой банальности, как материнская любовь. Любопытный разговор возник у меня однажды с известным биологом В. Я. Александровым. Говоря о том, как много утратил человек из того, что изначально было дано ему природой, ученый привел в пример именно отношение к потомству. Ведь действительно, зверь или птица заботятся о детеныше лишь до тех пор, пока их заботы ему необходимы, и кошка, которая только что от ушек до хвоста облизывала своего котенка, не узнает его, встретив через год где-нибудь на крыше; птица, которая только что, яростно распластав крылья, защищала птенца — во что бы то ни стало, пусть ценой своей жизни! — через год едва ли глянет на него, случайно севши рядом на ветку. А вот наша родительская любовь, именно такая, готовая защищать во что бы то ни стало, на разумном пороге не останавливается (и не замечает, что ребенок обычно давно уже яростно не хочет, чтобы его облизывали от ушек до хвоста), не понимает, когда пора из безоглядно птичьей стать человеческой, которая тоже защищает, но уже по-другому.