— Естественно, я в курсе этого, — сухо перебил ее Анхел. — Но неужели ты станешь всерьез убеждать меня, что мой брат отказался помочь тебе?
Поразительно, как быстро они ухитрились добраться до сути проблемы. Но как довести до сознания Анхела, для которого семейные узы святое, что его родственники во время его отсутствия относились к ней как к чужой.
Еще сложнее сказать ему правду, почему их отношение к ней достигло такой степени враждебности, что она больше не смогла оставаться с ними под одной крышей.
— Нет, даже не собираюсь, — сдержанно возразила Эмилия, не поднимая глаз.
Ей нужно было выиграть время, чтобы попытаться сделать свое объяснение приемлемым для него.
— Просто я почувствовала, что пришло время уйти и жить самостоятельной жизнью…
— И это всего через четыре месяца? Быстро же ты перестала меня ждать! — с горьким презрением сказал Анхел. Снова повисло молчание. Вдруг Анхел резко махнул рукой, будто освобождался от чего-то. — Нет, забудь о том, что я сказал! Это было жестоко и несправедливо с моей стороны. Лусиано сам признался, что считал меня погибшим уже к концу первого месяца, а ты так и не стала по-настоящему членом нашей семьи, на что я когда-то надеялся. А мое исчезновение, вместо того чтобы объединить вас, только усилило…
— Анхел… — перебила его Эмилия, желая объясниться.
— Нет, не говори больше ничего. Я не принял оправданий Лусиано, не приму и твоих. Чтобы мой родной брат прилетел в Аргентину и не взял с собой мою жену?! Да у меня в голове это не укладывается! — Анхел насупился, сжав губы, и помолчал. — Одно это красноречиво свидетельствует, как далеко завели вас ваши раздоры…
— Да, но…
— Вы здорово огорчили меня, но я не хочу сейчас обсуждать это, — категорическим тоном оборвал ее Анхел.
Он всегда отмахивался от проблем, которые вызывали у него раздражение, вспомнила Эмилия. Она даже вздрогнула от ужаса, мысленно представив, во что могла вылиться ее попытка доказать свою невиновность, поддавшись чувству обиды. Господи, неужели он и впрямь до сих пор считает их неразумными детьми, которых можно журить и обучать правилам достойного поведения?! Она уже готова была раскрыть рот и вывести его из этого заблуждения, но передумала, решив, что разумнее оставить все как есть. Говорят, не буди спящую собаку… Вот только как долго она еще спать будет? Захваченная новой для себя мыслью, Эмилия нервно сглотнула, однако ей не пришлось напрягаться для продолжения этого разговора. Лимузин уже подбирался к узкому, вытянутому в длину зданию, в котором она арендовала квартиру и помещение под магазин. Приподняв брови, Анхел через окно лимузина рассматривал ничем не примечательную улицу из жилых домов и магазинов.
— Может, этот район и не из тех, к которым ты привык, но здесь совсем не так плохо, как кажется, — сказала Эмилия.
Воспользовавшись его молчанием, она поспешила выбраться из машины и направилась к дому, но на секунду задержалась, когда увидела, что Анхел разговаривает по-испански с водителем, очевидно давая ему какие-то распоряжения на будущее. После чего лимузин сразу тронулся с места и уехал.
Анхел, конечно, не свяжет ее с именем, фигурирующим на вывеске «Готовая одежда, переделка и мелкий ремонт. Мoй дoм, подумала Эмилия и быстро поднялась по крутым ступеням. Магазин закрыла по ее поручению Ада Уилкинсон. Вряд ли это привлекло чье-то внимание, по средам большинство местных магазинов работало по полдня.
Эмилия отперла входную дверь и, пропустив вперед Анхела, вошла в небольшую прихожую, переходившую в гостиную, из которой три двери вели в ванную комнату, в спальню и на кухню.
— Не могу поверить, что ты променяла наш особняк на… это, — произнес Анхел, озираясь с изумленным видом.
— Не нужно называть особняк в Нью-Йорке нашим домом. Ты можешь считать его своим, но моим домом он так и не стал.
Эмилия удивилась собственной горячности, более того — она явно удивила этим Анхела, потому что он резко повернулся к ней, нахмурив лоб.
— О чем ты говоришь?
— Жизнь в особняке очень напоминала мне проживание в общежитии…
— Общежитие?!
— Да, у вас, испанцев, наверное, так принято. Дом большой, но нет угла, который можно назвать своим.
— Не знал, что ты так воспринимала жизнь в моей семье.
Эмилия услышала в его голосе нараставшее раздражение и сжала задрожавшие пальцы в кулаки. Хотелось кричать от его нежелания увидеть и понять то, что казалось ей таким очевидным. Отсутствие взаимопонимания и доверия стало одной из причин их семейного разлада.
— Хоть это и ниже моего достоинства, но вынужден напомнить, что ты пришла из дома не больше кроличьей норы, где, я уверен, было еще труднее отыскать угол, который можно было бы назвать своим, — язвительно сказал Анхел.
Было безумием вступать в спор на эту тему в такой момент. Умом Эмилия все понимала, но, задетая за живое его напоминанием о разнице в их социальном положении, не удержалась и сказала:
— Это потому, что ты рассматривал наш брак как пьесу, в которой король Фу-ты Ну-ты брал в жены бедную служанку…
— Король… как ты сказала?
— По-видимому, я должна была быть благодарна, что оказалась в доме, который до меня поделили между собой две женщины.
— Какие женщины?
Отказавшись от попыток выяснить, как звали какого-то короля, Анхел посмотрел на нее как на умственно отсталую.
От волнения Эмилия не знала, куда деть руки.
— Жена твоего брата, Синтия, и твоя сеcтpa, Эстелла. Задолго до моего появления в доме они там были полными хозяйками.
— Надеюсь, мы не будем рассматривать этот абсурд как серьезный довод?
— Я не могла даже шторы заменить в собственной спальне без того, чтобы кого-то не обидеть… И ты считаешь, что мне должна была понравиться такая жизнь?! За столом каждый раз кто-то из гостей, вечный политес и безукоризненные манеры, никогда нельзя расслабиться, нигде нельзя остаться с тобой наедине, кроме спальни…
— И меньше всего там… благодаря твоим стараниям, — подхватил Анхел. — Ты начинала засыпать прилюдно, не успев подняться в спальню. И до меня наконец дошло.
Эмилия побледнела. Он говорил об этом так спокойно и убежденно. Старые боль и обида нахлынули на нее, словно он открыл шлюз. Она растерялась и смутилась, что сама спровоцировала разговор о вещах столь банальных и неуместных в свете того, что ему пришлось пережить с тех пор. Ей стало стыдно. Резко отвернувшись, она устремилась на кухню, пробормотав:
— Ты, должно быть, хочешь кофе… — Спиной она физически ощущала его тяжелое молчание. Руки ее дрожали, когда она включала чайник. — Не хочешь съесть что-нибудь?
— Нет, спасибо, — сказал Анхел. — Из-за Лусиано, который суетился вокруг меня как наседка, меня практически насильно кормили всю дорогу из Аргентины.
Он подошел к кухне и остановился в дверном проеме. Искоса она осторожно поглядывала на него. Он стал еще красивее. Он здесь, он дома… положим, в ее доме он временно. Она любит этого человека… И все-таки набросилась на него со всей этой чепухой, поросшей мхом за давностью лет, на сегодняшний день такой же актуальной, как прошлогодний прогноз погоды.
Наверное, она не в своем уме, раз так несправедливо укорила его тем, как была вынуждена жить. Он оставил ее в особняке с двадцатью спальнями, с полным штатом прислуги. Анхел, конечно, полагался на младшего брата, капиталов которого вполне хватило бы решить финансовые трудности жены пропавшего брата. Можно понять его недоумение и даже раздражение, когда он видит, что его жена ютится в крошечной квартире и живет на средства, которых не хватило бы его сестре, чтобы покрыть расходы только на обувь за неделю.
— Я не знал, что тебе не нравится жить с моими родными… Никогда не думал, что такое возможно, — признался Анхел.
— Забудь… Не знаю, почему я заговорила об этом, — извиняющимся тоном забормотала Эмилия, отчаянно желая умиротворить его. — Теперь это не имеет никакого значения…