Юля сложила руки на груди и облокотилась на спинку стульчика.
— Знаете, Роман Игоревич, не то, чтобы я была экспертом в отношениях, но что-то мне подсказывает, что мы с вами совершенно зря приехали сюда, — проворчала она и засунула в рот соломинку от коктейля. — И я бы прямо сейчас уехала домой, если бы не деньги на путевку. А вы когда уезжаете?
— На самом деле, у меня билет на самолет уже сегодня ночью. Два дня отдыха — пока все, что я могу себе позволить. Вы же сами знаете, какое время летом для отелей.
Белохвостикова ни черта, конечно, не знала. Наполняемость их маленькой гостиницы не зависела ни от каких заложенных программ — ни от погоды, ни от времени года. Но помотала головой: дескать, да, знаю, знаю, а сама мыслями унеслась далеко от кафе и танцевальной площадки, на которой мужчина, который ей нравился, в которого она, наверное, была влюблена, становился все ближе к ее подруге.
— … завтра, — услышала она.
Чуть дернулась, возвращаясь в реальный мир.
— Юля, мне кажется, вы меня совершенно не слушаете! — на удивление, Роман не выглядел подавленным или разбитым. Белохвостикова в очередной раз убедилась, что мужская кожа намного толще женской. На его глазах Катерина доверчиво положила голову на плечо Севе, а этот сидит, на Юлю смотрит, улыбается, глазами искрит.
— Я слушаю, Роман Игоревич, что вы! Вся внимание!
Яковенко как обычно после ее слов хихикнул. Юле вообще казалось, что уж больно этот мужчина весел для управляющего огромным отелем. Тут же вспомнились слова Кати, которая характеризовала Романа по приезде как замкнутого сноба. Ничего такого даже близко не было: он если не смеялся, то постоянно улыбался, даже в такой неловкой ситуации, как эта.
Юля внимательно оглядела биг босса, на которого он совершенно не тянул из-за простой одежды: футболки и легких джинс.
В полутемном кафе начали включаться маленькие светильники в форме свечей, отдыхающие, проходя мимо, улыбались сидящей паре, и от этой игры света и теней взгляд Романа казался проникновеннее, будто он смотрел не на нее, а в самую ее суть, видел ее нутро.
Руки Белохвостиковой покрылись гусиной кожей. Взгляд Романа завораживал и манил, тянул к себе, говоря о чем-то. Девушка неосознанно подалась навстречу ему, и в этот момент с площадки вернулись сладострастники, как мысленно окрестила изменщиков Юля.
Катя выглядела довольной и немного смущенной, она без конца оправляла свернувшееся плечико платья, и прятала глаза, которые теперь уже открыто лучились счастьем. И от этого света Юле становилось все хуже и хуже — будто внутренности царапало острым стеклом.
Белохвостикова вскочила, не давая возможности Севе сесть за столик вместе с подругой.
— Сева, теперь я приглашаю тебя на танец! — воскликнула она и порывисто схватила его за руку. Мужчина растерялся.
Она чуть не плача заглянула ему в лицо.
— Пожалуйста, потанцуй со мной! — тихо проговорила она, переминаясь с ноги на ногу.
Кузнецов тяжело вздохнул и повиновался. Они медленно вышли к танцевальному пятачку (при этом Юля множество раз попеняла себе на выбранные босоножки на высоком каблуке) и вдруг мелодия переменилась. Заиграла танцевальная турецкая песня, и пары кругом рассыпались, чтобы добавить энергии этому вечеру.
Всеволод отступил на шаг назад, чтобы не быть задавленным тяжеловесным усатым мужчиной, который лихо размахивал руками. И тоскливо оглянулся назад, к столику, за которым сидели с напряженными лицами двое. И Юля содрогнулась.
Она отчетливо увидела, как Сева старательно отдаляется от нее, не смотрит в глаза и держится поодаль. Будто физически ощутила его желание находиться не здесь, не среди танцующей толпы рядом с ней, Юлей, а хотел оказаться где-нибудь за тридевять земель.
Девушка подняла руку, хотела положить ее ему на плечо, но осеклась от его резкого предостерегающего взгляда, и рука опала, как виноградная лоза без подпорки.
— Да, давай вернемся, пожалуй, — разочаровано протянула она. От алкоголя зашумела голова, стало неприятно на душе.
Кузнецов с явным удовольствием отвернулся и широким шагом направился обратно в кафе. Юля засеменила следом, с трудом перебирая ногами в туфлях, ставшими жутко неудобными. Настроение, немного подправленное цветными коктейлями, от них же и скатилось до нулевой отметки.
Она задержалась у красивого дерева, на котором расцвели ароматные сиреневые цветы, будто бы для того, чтобы оценить их хрупкую красоту, но на самом деле просто наблюдала за троицей, уютно расположившейся за столиком.
Роман мягко рассмеялся сказанному Севой, Катя улыбнулась, поддерживая беседу, и пригубила белое вино из бокала на тонкой ножке.
Юля отвернулась. Этот праздник жизни, красоты и молодости теперь только раздражал. Они сидели там, освещаемые неяркими светильниками в форме свечей, романтичные, со схожими интересами, умные и своеобразные. А она стояла в тени и смотрела на то, как крепнет связь ее возлюбленного и ее подруги.
Еще вчера (она видела это своим маленьким сердцем!) прямо на ее глазах случилось то, чего она боялась, как только увидела их фамилии в списках на семинар рядом. Как маленькая молекула невнятной, невозможной симпатии, разрастается раковыми клетками, поглощая его организм от кончиков ресниц до мизинцев на ногах. Как эта молекула бешено делится на два, на четыре, на восемь, и вот теперь она полностью заполонила собой его организм, потому что Сева не может оторвать глаз от Кати.
Жадно следит, как Катя поворачивается всем корпусом к нему, чтобы протянуть с улыбкой свой коктейль на пробу, как оглаживает выбившиеся из прически — уложенного короткого каре волосы, как проводит тоненьким пальчиком по шее, поправляет платье, поигрывает соломинкой от коктейля, пробует ягодное ассорти на вкус и морщится от кислинки.
Какими-то неисповедимыми путями она поняла это раньше всех. Раньше Кати, раньше Севы, что все, что между ними сейчас происходит — очень серьезно, очень надолго, если не навсегда.
Раненое сердце, обливаясь кровью, бухало: «смотри, смотри!», а глаза хотелось отвести, спрятать под ладонью, вместе с дрожащими губами.
Потому что все, в общем-то, случилось.
То, чего она боялась, страшилась, то, что хотела изменить и повернуть в свою сторону, произошло.
И этим своим последним гвоздем — черным офисным платьем, ненатуральным макияжем, смехом не к месту, каблуками-стилетами, вбила поглубже в его подсознание неудачное мнение о себе.
Так бывает — люди не любят, перестают думать о другом, сходят с орбиты спутники. А у них с Кузнецовым ничего толком и не началось, ничего не произошло, не случилось. Так есть ли резон сейчас в этих слезах, что судорожно бьются внутри горла, прямо под миндалинами? Нужно ли пальцам сейчас пропускать через себя дрожь?
Конечно, нет.
Девушка присела на стульчик возле своего естественного укрытия и расстегнула босоножки, с облегчением освободив щиколотки от кожаной удавки.
Помассировала натертое место, разогнав кровь по венам, встала, выпрямилась, задев макушкой сиреневые цветы, от чего несколько лепестков опало прямо на волосы.
И неожиданно поймала взгляд Романа. Он наблюдал за ней, и то, что не стал отводить взгляд, подсказало ей, что смотрит на нее давно. Так давно, что успел заметить борьбу с собой? Что рассмотрел ее утекающую сквозь пальцы влюбленность?
Его взгляда она не поняла. Видела только лишь, что он замер, как хищник перед прыжком, что ловит каждое ее движение, каждый вдох, что решает про себя какое-то сложное уравнение с четырьмя неизвестными.
От него исходила такая мощная сила, подавляющая энергия, которую он старательно укрощал, сощурив свои невозможно проницательные глаза, что Юля испугалась быть сбитой этой волной цунами и помахала ему рукой, прощаясь.